"Синклер Льюис. Письмо королевы (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

его ум, манеры и остроумие снискали ему всеобщее внимание; что, будучи
членом сената, он породил и выпестовал закон Райдера - Ханклина, спасший
американские рынки пшеницы, и что его книги "Перспективы разоружения" и
"Англо-американская империя" были не просто отличной пропагандой идей
пацифизма, но вдохновенными трудами, которые могли бы послужить
предотвращению бурской войны, испано-американской войны и мировой войны,
если бы в его викторианском мире нашелся хотя бы десяток его
единомышленников. Все это было известно Селигу, одного он не мог вспомнить:
когда Райдер умер.
Позже, вне себя от изумления, он узнал, что сенатор Райдер вовсе не
умер, что ему девяносто два года и он доживает свой век, забытый родиной,
для возвеличения которой он так много сделал.
Да, с горечью думал Селиг, мы чтим наших великих людей - иногда целых
два месяца после того, как они совершили подвиг, который вызвал наш восторг.
Но ведь у нас демократия, поэтому пусть герой не воображает, что если 1
марта мы устроили ему (против его желания) триумфальное шествие по Бродвею
или (несмотря на яростное сопротивление) окунули его в шумиху рекламы, то он
может надеяться, что о нем еще будут помнить 2 мая.
Адмирала Дьюи, которого газеты целую неделю величали соединением
Нельсона, Наполеона и рыцаря Байярда, впоследствии свели в могилу
всевозможными нападками. Если драматург имеет успех в течение одного сезона,
то да помогут ему боги! Ибо после этого и до конца его дней люди будут
ходить на его пьесы в единственной надежде, что он оскандалится.
Но не всегда веселая толпа поклонников стаскивает своего кумира с
пьедестала, дабы обнаружить его глиняные ноги, - бывает, что огромный
стодвадцатимиллионный народ просто-напросто предает его забвению,
презрительно и равнодушно.
Так возмущался доктор Селиг, собираясь в конце своей книги воскресить
Райдера из мертвых. Он питал скромную надежду, что книга выйдет в свет еще
при жизни сенатора и тем самым осчастливит старика.
Когда Селиг читал речи Райдера, рассматривал его портреты в подшивках
старых журналов, ему казалось, что он близко знает сенатора. Он ясно видел
перед собой высокого человека с непринужденной осанкой, его лицо, в котором
противоречиво сочетались тонкий длинный нос, веселые глаза и огромный
выпуклый лоб, отчего казалось, что в нем было одновременно что-то от
пуританина, от клоуна и от благожелательного ученого.
Селиг мечтал написать Райдеру и спросить его - ах! - о тысяче разных
вещей, объяснить которые мог только он, - например, в чем заключались
предложения Лайонеля Саквиль-Уэста касательно Колумбии; что писала королева
Виктория в своем знаменитом неопубликованном письме президенту Гаррисону
относительно права рыбной ловли в нью-фаундлендских водах. А что, если
написать?
Нет, старику девяносто два года, и Селиг питал к нему такое
благоговение, что не решился бы его обеспокоить. К тому же он вполне здраво
опасался, что человек, который некогда послал к черту Гладстона, просто
выкинет его письмо в корзину. Сенатор был так основательно забыт, что Селиг
сначала никак не мог узнать, где он живет. Справочник "Кто есть кто" адреса
не указывал. Начальник Селига, профессор Манк, о котором говорили, будто он
знает все на свете, кроме того, где находится его прошлогодняя соломенная
шляпа, проблеял в ответ на его вопрос: "Дорогой мой! Местожительство Райдера