"Уиндэм Льюис. Броткотназ " - читать интересную книгу автора

Уиндэм Льюис.

Броткотназ


---------------------------------------------------------------
(C) Copyright Уиндэм Льюис (Wyndham Lewis)
(C) Copyright Ольга Гринвуд (greenwood AT telenet be), перевод
Date: 17 Jul 2008
---------------------------------------------------------------


Перевод Ольги Гринвуд


Мадам Броткотназ традиционна: типичная бретонка сорока пяти лет, из Ля
Бас-Бретань, сердца Старой Бретани, края больших праздников Прощения. Для
Франса Халса переход от портретирования жены какого-нибудь мелкого бюргера к
мадам Броткотназ состоялся бы безо всякого смещения его формул или разрыва
временного чувства. Он бы по-прежнему видел перед собой черное и белое -
черное сукно и белый куаф[1] или чепец; и эти веерообразные, лазурно-синие
поверхности для белого и холодный чернильно-черный для основных масс картины
вышли бы без сучка и задоринки. Приступив к лицу, Франс Халс обнаружил бы
свой любимый желтовато-красный румянец - только глубже того, к которому он
привык у фламандок. Он обратился бы к той части палитры, где лежит пигмент
для лиц сорокапятилетних мужчин, в противоположном конце от холмиков
оливкового и тускло-персикового для juniores - девственниц и молодых жен.
Эликсиры бретонского фруктового сада почти одолели упрямый желтушный
оттенок, и теперь лицо Жюли - неяркое бордо. Более поздний цвет закрепился в
многочисленных крохотных цитаделях вулканической красноты. Ее очень темные
волосы разделены посередине пробором и туго зачесаны назад. Брови неизменно
подняты. Полагаю, она уже не смогла бы их опустить, если бы даже и захотела.
Словно бы слоистое окоченение скрепляет морщины ее лба в разграфленное поле,
едва напоминающее плоть, и в результате, потяни она брови книзу, они бы
снова взлетели вверх, стоило бы ей ослабить мышцы. В плоти рта живости едва
ли больше: он ссохшийся и сжатый - будто она все время скрывает слабый
смешок, чопорно вобрав его в рот. У нее черные влажные глаза с затаенной
живостью крысы. Они осторожно двигаются в этой разбухшей оболочке. Сама она
перемещается бесшумнее осторожнейшей из монашек, а кисти ее рук обычно
скрещены, нависая над водоразделом талии, словно прибитые невидимым гвоздем
примерно на уровне пупка. Живот для нее - нечто вроде особого личного
"распятия". С его гребня и свисают обе кисти, скрещенные ортодоксально,
подобно искусному символу о десяти пальцах.
Вновь направляясь к дому Броткотназов этим летом, я ожидал каких-либо
перемен: но, спустившись по крутому и полому пандусу, ведущему от утесов
гавани, тут же успокоился на этот счет. Дверь dоbit[2], с высохшим
кустарником над наличником, как я разглядел, была открыта. Жюли, чью голову
обматывала широкая хирургическая повязка, стояла там, выглядывая наружу,
чтобы проверить, не видно ли кого. Никого не было видно. Я остался
незамеченным; ведь помех она остерегалась не со стороны утесов. Она быстро