"Владимир Личутин. Фармазон (Роман) " - читать интересную книгу автора

и даже сюда, на край света, на дикий Мурман, купезы тайком провозили спирт,
прятали его во мху средь сопок, а после украдкой торговали, имея большой
дуван, и ты, ростом с оленную шапку, но гордый своим положением, почти ровня
среди взрослого народа, соседишься к пьяной толчее, слушаешь, что путано
толкует братия, а повезет, так и винца пригубишь украдкой, выжимая одонки в
одну посудину. А где вино, там и бабы распутные вдруг брались откуда-то на
пустынной земле, как русалки-береговини, словно бы из спиртного духа
рождались, вольные на язык и ласку, донельзя потасканные, но зато
удивительно доступные, без всяких заглядов и тайн, живущие лишь днем
грядущим - скоротал, и слава Богу, - жадные до утех, бесстыдные, но и
слезливые, точно от жалости к ближнему обратившиеся в грешную маркитанскую
веру. Тут и с тобой она поиграет, побалует, уставшая от любви, и ты,
матерински обласканный ею, уснешь, придавленный набухшей неистраченной
титькой, как лопоухий щенок...
Вспомнил в подробностях канувшее детство, и оказывается, ни капли
горечи в нем, а есть лишь удивление и радость, ибо большей воли и большего
счастья не суждено изведать человеку, чем в те начальные годы, когда обида
крепилась в памяти не дольше утренней росы. Вот оно, счастье-то, где было,
широкое, будто весеннее половодье, а он и не знал о том, он и не ведал.
Сходил тогда Мишка три сезона на Мурман, и как бы мигом переменило
парня, в рост выгнало. В рыбачьих становищах и на море торопливо растут
парни, они вроде бы спешат жить. Вот и Мишка рано всего нахватался, всего
насмотрелся и попробовал, от самой горбушки откусил и не то чтобы
распалился, но заиграл. Тринадцать грянуло сыну, потащил его Крень в вешний
путь на звериные бои. В конце марта съехали из деревни бурсой, лодки к морю
на лошадях везли. Дождались попутного ветра, паруса наставили, ударились в
голомень, будто к черту в зубы, до темени ехали, пока родная земля из глаз
не скрылась. А как ночь приневолила и обступили кругом матерые льды, тут и
вытянули Креневые лодки, на железном противне костерок раздули (дрова уж те
с собой, на вес золота они), снегу-наракуя нарубили, набили котел, навесили
на треногу, супу из бычатины наварили - ложка стоит. Сверху лодки
буйно-брезент натянули, оставили лишь лаз для поваренка, кормщик Федор
Крень, как воевода, сидит посередке на постелях, накрытых овечьими шкурами.
Другие по рангу и чину знают, куда сесть и чем занять руки, чтобы не
тосковали они в безделии, ноги промеж ног, чтобы не поддувало и ловчее
сидеть, кормщику в рот смотрят и ни слова супротив. Тут один голос слышен,
голос юровщика, и попробуй воспротивься, сами же зверобои высекут смутьяна,
как младенца, да и пая лишат: тут и Бог не услышит слезной его молитвы.
Мишка за повара, ему мужиков кормить, да так, чтобы угодить ладно, потрафить
вкусу, и Федор Крень с сына глаз не сводит, все примечает, чтобы после в
родном доме указать. Плох тот промышленник, коему надо подсказывать в море,
что делать, и от кормщика не дождешься указующего слова: ты взглядом его
должен проникнуться. Поели горячего, супу да каши пшенной, чаю напились,
после в малицы утянулись, у ног перевязали, чтобы не поддувало, одевальницей
общей накрылись, и дай Бог храпака: море кругом, север полярный дышит, зима
сквозная, высунешь глаз на волю - как в железном гробу. Какие тут забавы,
сейчас имай сон и кружись с ним в обнимку до ранней побудки, пока небо не
закровянит с востока. У кого худо со сном, баюнок Шуваев поможет, он еще на
Новую Землю хаживал на зимовку и там всех усыплял. Вот и спрашивает во тьму:
"Сказать ли вам сказку, христовенькие?.. Ну, хотя бы про собаку". - "Давай,