"Владимир Личутин. Фармазон (Роман) " - читать интересную книгу автора

гнать, вверх поднявши правую руку, а в руке у него было орудие. Гнал за мною
до дома Юрьева и с ругательством кричал, что убью абликата Тяпуева. Так
всепокорнейше прошу Долгощельский волостной суд допросить Сметанина, именно
почему он, Сметанин, имеет против миня такое гонительство как за
преступником и угрожает пустить стрелу на дороге или против своего двора
убить. В таком случае хотя Сметанин не догнал мине, но не за тем он гнал
мине, чтобы пожалеть, а затем гнал, чтобы изувечить или вовсе убить. С
такого перепугу я был целую неделю больным и почичас боюсь ходить около ева
дома. В таких случаях прошу Долгощельский волостной суд привлечь Сметанина к
наказанию самыми Вышними мерами и вызвать свидетелей к разбирательству дела.
В том и подписуюсь: Павел сын Васильев Тяпуев".
Какую же, оказывается, тайную неисповедимую силу несет в себе страх,
если человек, еще не видя опасности иль только смутно догадываясь о ней, уже
студенисто растекается телом, мечется душою, теряет над собою всякую власть,
сочиняет Бог знает какие, одна другой страшнее картины, в каждом пустяке
видя указующий знак близкой расплаты. Знать, тогда до суда дело не довели:
это прошение было найдено за божницей. Последние дни отец сиднем сидел у
окна, наглухо забитого наледью, и смолил махру, весь чумной, словно
выгоревший изнутри, неопрятный, с седой курчавинкой на висках, в долгой
холщовой рубахе без ворота. Он по-глухариному вздрагивал лохматой головой,
поводил ею, когда слышал пружинистый скрип шагов на заулке, и с тоскливой
обреченностью оглядывался на дверь, ожидая гостя, после с надсадой и
всхлипом гулко хлопал ладонями по коленям и протяжно вздыхал. Уже мать
засыпала на примосте возле Ваньки, кутаясь с головою в душные засаленные
одеяла, а отец при жидком свете жирника все так же мрачно сутулился у окна и
тонко, с внутренним плачем пел: "Ты не вейся, черный ворон, над моею
го-ло-вой..."
Уже много позднее от посторонних людей узналась эта смутная и крайне
неопределенная история, случившаяся с отцом. Будто бы Степан Сметанин срядил
обоз с мороженой боровой птицей и с собою в Питер взял для услуг Пашку
Тяпуева, бедового, легкого на язык человека. И вот на Сенной тот живо сыскал
бойких питерских перекупщиков, сразу же сделку по рукам, литки пропили в
кабаке, от птицы скоро освободились, так сговорившись, что завтра явится
утром Сметанин за деньгами на Мойку, где они и дожидаются его, звонкие
гусарики, червонец к червонцу. Словно зельем опоили мужичонку, с такой
легкой душой поверил он всему и согласился, и ни разу беспокойство не
навестило: дескать, мил человек, опомнись, ты же не у Сеньки в гостях, а в
стольном граде, и варежку не разевай, глазами не хлопай, иначе живо накрутят
хвост. Утром он с легкой душой спешит по указанному адресу, видит тупичок,
он туда, видит дверцу казенную, он ее за дужку тянет на себя, а за дверкой
ниша, и в нише той стоит голая мраморная баба. Мужик ошалел, туда-сюда
метнулся, покричал, кинулся на Сенную, где птицу сгружали, а там о
перекупщиках и слыхом не слыхивали. Тут со Сметаниным сделалось дурно, он
как бы ум потерял вовсе и долго, не с месяц ли, бродил по питерским
закоулкам, несчастный и плачущий, пока-то Пашка доставил его, почти
безумного, в родную Вазицу. И здесь для Тяпуева настала вовсе худая жизнь,
оборванная так скоро и страшно своею рукою... А Ваньке с той поры запала в
душу отцова смерть, все вспоминались его отчаянные последние дни, тягучая
слезная песня и тяжелая тоска в глазах. И так думалось постоянно, что отца
затравили, задурили ему голову, насильно подвели к крайней гибельной черте: