"Владимир Личутин. Вдова Нюра" - читать интересную книгу автора

память? "А вот сына потеряла, канул сынок-от во мраке лет, дак ему оветный
крест воздвигла", - кротко скажет Нюра, а больше того и слова от нее не
добиться.) По глубокой снежной заводи собака проплыла, оставляя за собой
вспоротую борозду, и остановилась возле безымянного креста, вывалив из пасти
дымящийся язык. Сука понурила острую морду, и глаза ее наполнились мглистой
сиротской печалью, словно бы Егарма понимала все, глубоко и верно переживая
Нюрино горе.
А старуха потопталась вокруг креста, смахнула с верхней перекладины
снежную кухту. Крест от времени светло позеленел и расслоился продольными
трещинами, единственная корявая надпись "ИНЦИ" уже потеряла свою глубину и
оплыла.
- Ну, здравствуй, сынок, - глухо сказала Питерка и пристально
вгляделась в целинный снег, будто проникая взглядом сквозь него и даже
дальше. Нюре вспомнился Акимко еще совсем малым; лобастый такой был,
белоголовый, щекастый. Однажды дальнюю пожню чистили, пора бы и чаевать,
послала Нюра сына за водой к ручью, а парень вскоре бежит и вопит: "Ой,
мама, поди-ко сюда, тут котятки черненькие!" Нюра сразу спохватилась, знать,
выдра с детьми пасется. Схватила ружье, поспешила к ручью. Так и есть: на
угорышке выдра с детьми. Услыхала человека, в омут увела семью. Всплеснула
Нюра руками, да поздно: "Ой ты, Акимушко, да это же не котятки, а выдра с
выдриными ребятами. Уж коли не сумел подобрать себе на штаны да мамке на
сарафан, дак уж не осуди". Столько потом поминали, смеху было, как на ум тот
случай придет: "Мама, мама, там на ручье котятки черные".
"А может, и судьба то и была? Котятки черные..." - запоздало и суеверно
подумала Нюра. Привычно отгребла от креста снег, получилось что-то вроде
озерца с крутыми берегами, туда насыпала пшена глубокую пригоршню для мелкой
лесной птицы, водку из бутылки выплеснула наотмашку, но посудину прибрала -
в хозяйстве сгодится, сунула ее в лузан и, встав лицом к востоку, троекратно
отбила поклон. "Котятки черные... Вон как повернулось все, - назойливо
подумалось вновь. - Паньке Юрьевой на свадьбу тож собачку черную подарили. Я
и говорю, осподи, не с ума ли посходили люди, где это видано, чтобы собаку
на свадьбу давали, ведь век будут собачиться. По-моему и вышло. Три раза
разбегались да сбегались, а ныне и вовсе через суд разошлись. А Кланьке
Палагиной козла глиняного подарили, ума тоже нету. Все на раскорячку и
вышло: она его в тюрьму через три года посадила да по новой замуж выскочила,
наставила, значит, рога".
- И пошто бы тебе не жить, Акимушко? Чем не угодил миру? Сам-то уж
сколькой год полеживаешь, прости господи, а меня сиротишь...
Егарма услышала собачьей душой долгую Нюрину кручину и тонко подвыла.
Кровь нынче уже тихо струилась в Нюрином теле и грела плохо.
- Вот ты-то не живешь, а я пошто живу, век коптю? И вижу нынь плохо,
зверя-то добывать совсем незамогла. Белки мало взяла и птицы по чернотропью
не набродила. Плохо мне нынче, сынок, уж так плохо. - Нюра замолчала,
поглубже натянула на знобящую голову оленью шапку-поморку. - Ну ты лежи, а я
пошла дак, - добавила бесстрастно, и горе ничем не отпечаталось на каменно
застывшем лице. Питерка еще раз обмахнула шубной рукавицей перекладину
креста и, обогнув его стороной, неторопливо покатила через речку.
А день уже разгулялся, рассветился весь, небо пролилось на землю синим
радостным светом, и зверь лесовой, забыв постоянные страхи, прислушивался к
закипающей в нем весенней крови, и самки, чувствуя томление и беспокойство,