"Владимир Личутин. Вдова Нюра" - читать интересную книгу автора

норовила уйти в небо, но петля, туго скрученная из конского волоса, резала
гибкую податливую шею и намертво возвращала в снега. Куропти бились, вздымая
и распахивая снег, потом вновь беспомощно таращили черничины глаз.
Нюра еще издали окинула взглядом путик и поняла, что рыжая лесовая
собака не успела пробежаться по нему и напроказить, может, погрызла
двух-трех тундровых птиц, никак не больше. Наверное, куропти жировали здесь
всю последнюю неделю, пока Нюра не навещала лес, потому что попавшие в силья
днями раньше были уже присыпаны порошей и лежали мертвыми сугробиками,
спрятав маленькую головку под крыло и прикрыв остекленелые глаза голым
выпуклым веком. Стылых птиц Нюра не выпутывала из петель - слишком хлопотное
на морозе дело, а складывала в лузан вместе с сильями. Улов был щедрый, даже
слишком богатый, второй такой за нынешнюю зиму, потому хотелось собрать его
до сумерек, не оставляя на проказу лисам, и вернуться в дом. Но самые
удачливые тропы Нюра не сиротила и, несмотря на нытье в пояснице и колотье
под лопаткой, поправляла стенки из березовых веток, настораживала в воротцах
новые петли и скрадывала свежим снегом бурые россыпи мерзлой крови. Живым
куроптям Нюра сдавливала на шее позвонок, и птица сразу затихала, разметав
крылья, и как-то ласково было слышать, когда по закоченевшей ладони
струилось затихающее живое тепло. Питерка жила посреди природы, охота была
ее буднем и праздником, поильцем и кормильцем, тяжкой работой и весельем,
потому и шла старуха по путику мерно и расчетливо, чтобы так просто не
расплескать силы в застывшем сонном лесу, где ты один на один с
жестоко-суровым и незримым духом тайги. Потому заполошные восторги, давно
забытые ею, нынче не нарушали спокоя и старческие пальцы не дрожали
возбужденно, нащупывая на пульсирующей куропачьей шее тот особый неприметный
бугорок, на который и требовалось несильно и спокойно надавить, чтобы лишить
птицу жизни. Нюра, по ее разумению, не творила тем самым греха, ибо
всевышним разумным желанием поставлено помимо нас и навечно, чтобы каждый
имел свой смертный предел и свою особую смерть: домашней скотине от топора
пасть, птице боровой удавлену быть иль застрелену - но в свой час, а
человеку положено кончиться на домашнем одре под косой костлявой старухи.
Это и есть величайшая справедливость. И лишь тот человек, уподобившись
зверю, совершает непростимый грех, когда все живое вокруг себя лишает любви
во время любви, когда мертвит живое ранее положенного всевышним срока,
сиротя детей и род его обрубая в изначалии пути.
Многое за вдовые годы было обдумано Нюрой, мысли ее выжгли в памяти
черные глубокие борозды и схоронились там, уже более не вызывая тревожных
чувств: они залегли там и закаменели, посыпанные прахом более поздних
житейских переживаний, которым несть числа и которые неотрывны от человека
до его самого последнего срока. Многое было обдумано Нюрой возвышенно и
смиренно, и то отступая от бога, то вновь подступаясь к нему душою, она
успокоилась от мысли, что раз жива, то и доживать надо, не гневя судьбу, ибо
ничего нет на свете выше жизни, и все, что вокруг нее - в лесу ли, в воде
ли, иль в воздухе, - только назначено для ее укрепления и продления. Вот
почему Нюрино сердце билось ровно, добыча не взволновала и не изумила ее,
душа не заметалась от тоски до восторга, и только от вполне понятного
удовольствия сейчас дышалось как-то спокойней, да голова в меховом куколе
отпотела, и волос не так покалывал и знобил всегда стынущую на затылке кожу.
Сколько лосей загнала Нюра за свою охотничью жизнь, пластая их ножом на
дымящемся от крови снегу, сколько освежевала куниц и лис, распяливая на