"Владимир Личутин. Венчание на царство ("Раскол" #1) " - читать интересную книгу автора

"осудареву" дорогу русской прозы. А Личутин, теперешний хранитель тех
древних сокровищ, получил ключи от них из рук в руки от своих земляков и
предшественников, дивных сказителей Севера - Бориса Шергина и Степана
Писахова.

Его, Личутина, проза и прежде поражала глаз причудливым богатством
убора. А ныне, в "Расколе", у писателя точно и впрямь раззудилось плечо и он
в каком-то неистовом кураже настежь распахнул свои заветные короба, туеса,
сундуки. Чего тут только нет! И ситец, и парча, как у бывалого коробейника.
Яхонты, жемчуга, изумруды, смарагды, сапфиры... и еще много такого, чему мы,
по бедности своей, и названья-то позабыли. Так ведь на то и существуют Даль,
Срезневский, Ожегов и другие-многие словари. Они же пылятся на полке почти в
любой русской семье. Для чего мы их покупали? Может, раскроем наконец,
покопаемся в поисках ключей к тем ларцам, что нам с такой щедростью дарит
писатель?

Проза Личутина музыкальна - сразу узнаваемым русским ладом, живой
интонацией, мелодичностью подслушанных у народа, с сердцем сказанных
выражений ("Выражается сильно русский народ", - изумлялся Гоголь).
Простонародный язык, прежде всего, поэтичен: меткие словечки-клейма, ядреные
пословицы и прибаутки, поразительные до смелости стяжения метафоры - все это
так и слетает у простого люда с губ и льется легко, весело, словно песня. В
этом отношении век выбран писателем благодатный - ведь до раскола, по сути
дела, все были простолюдины, даже бояре с дьяками, даже и царь с патриархом,
а уж про стрельцов и калик перехожих и говорить нечего.

Историки, знатоки мелоса, утверждают, что какой-нибудь обычный рынок в
какой-нибудь новгородско-вологодско-архангельской земле в старину звучал как
опера - люди не говорили, а пели. Рудименты этого сохранились по сию пору.
Стоит только побывать в гостях у писателя, послушать его разговоры с братом,
женой, тещей, детьми, чтобы сразу окунуться в эту - певучую - волну. Так же
певуча и проза Личутина.

Но она не менее того живописна. Глаз писателя по-охотничьему зорок.
Описания северной природы или родной матушки-Москвы в "Расколе" такой
переливчатой гаммы и пластической силы, что просятся в хрестоматию. Ими, как
правило, начинаются главы - в силу традиции и канона. "Давно ли, кажется,
повыгарывала Москва, еще не изветрился дух головней...". Или: "Сначала под
сугробами заточились ручьи, хлопотливо завозились, как цыплаки под
наседкою". Природа и история у Личутина - одно нерасторжимое целое, спаянное
единой космической силой - духом, "гением" единого пространства и времени:
"Русь легла, раскорячась, на две стороны света, и в брюшине у нее запоходили
дурные ветры". О чем это - об истории или географии? Обо всем сразу. О Руси.

Чувство природы, отлитое в небывалые и в то же время единственные
слова, достигает местами такой колдовской прелести (не то что
доправославной, но даже доязыческой), что просто не верится, что это все
написал человек, а не сама природа явила вдруг свой словесный портрет.
Думается, это и есть один из признаков подлинного искусства - когда нам
кажется, что написанного просто не могло не быть, что оно было всегда,