"Владимир Личутин. Вознесение ("Раскол" #3) " - читать интересную книгу автора

"... Помяни, Господи, Боже наш..."
Марьюшка покоилась во гробу с радостным живым лицом, и натертые помадою
губы приоттягивала безмятежная улыбка, словно покоенка утешала оставшихся:
де, не горюйте, родненькие... кабы знали вы, ведали, какое счастие
помирать-то.
И вдруг нелепо подумалось царю: "С мертвыми-то куда легше быть, чем с
живыми".
И позавидовал Алексей Михайлович новопреставленной.

Глава четвертая

Бывает, что и один день за вечность покажется, не знаешь, куда его
деть; а как дождешься ночи, то и тогда сон нападет тягомотный, с борозды на
борозду, словно адскими лемехами вывернули все в голове наизнанку.
... Федосья Прокопьевна, матушка, не майся попусту, не скрипи, как
старый очеп, войди в ум и, полагая каждый прожитой день за последний, живи
праздной столбовой боярыней на пуховых перинах и попивай меда с вотками...
Да, пожалуй, пустое подначивает бес за плечом. Нет нынче на свете Федосьи
Прокопьевны, ушла пораньше государыни, а затворилась в спаленном чулане,
вернувшись из Дворца, монашена Феодора, Христова дщерь, и тело ее, давно не
знавшее бани, уже натуго опеленуто власяницей; чрез такую кольчужицу ни один
луканька не прободит крюковатым носом своим прореху, чтобы прокрасться до
груди постриженицы и угреться там...
Что ей мир с его утробными прелестями, саламаты белужьи и уха
стерляжья, да семужьи кулебяки и лебяжьи окорочка... Когда огурец с грибком
тяпаным, да в самую редкость звено щуки гретой сунет в рот, чтобы совсем не
пропасть, - вот и трапеза. А во весь Великий пост за обыденку хлебенная
корка да квасу монастырского ковш.
И дом пространный от Оки до Волги со множеством чад скинут с плеч под
Божий пригляд; Господь пособит, не оставит без подмоги, лишь уповай на Него
без сомнения. И вот каждая минута нынче, кою урвала для одиночества, - вся в
молитве. А глаза смежишь после ночного куроглашения, то и во сне, как овечье
прядево меж перстов, струится сквозь все тело от макушки до пят Исусова
молитва, омывая каждую телесную жилку. И долго ли так спишь? - но много
всего насмотришься; по небесной тверди и подземным теснинам набродишься,
нагостишься в аидовых пещерицах, а после сколько явится полезной пищи уму и
сердцу на весь день; всем домовым старицам не разжевать тех черствых
пророческих колобов...
Била поклоны боярыня, припадая на узорчатый бархатный подручник,
расшитый в долгие дни постов, молила покоенке-царице райского места да на
сотом метании, приклонив голову к ворсистой кошме, вдруг и призабылась,
будто слоистой хлопковой бумагою обложили всю.
... Откуда-то сестрица Евдокия Урусова взялась, летами моложе нынешней,
догоняет Федосью, стуча чеботками. Федосья оглянулась, не удивилась,
прихватила княгинюшку за край фусточки, мокрой от слез. А за стеной тук-тук,
молотки по крышке гробовой дробят. Подумала еще: чего так рано? еще и не
отпевали. Из сеней бы поскорее вон, а в дверях окольничий Хитров в нагольном
мужичьем тулупце, плешивая голова тыковкой, глаза, будто лампадки голубого
стекла, во рту торчит бесьим рожком фарфурная трубочка, из нее табачный дым
кольцами; на плече сидит черт и ловит тот вонявый дым рогами, нанизывает