"Владимир Лидин. Рассказы о двадцатом годе " - читать интересную книгу автора

- Так вот, не купите ли вы у меня эту собаку,- я был очаровательно
развязен.- Отличный пёс, неизвестной породы, зачем вам колокольчик над
дверью, она будет лаять на каждого приходящего, если только немного её
подкормить.
Сапожник очень серьёзно покачал головой; он ответил почти задушевно:
- Самим бы с голоду не сдохнуть, куда ещё собаку. Да и живём мы тесно.
Он был очень искренен, он почти с сожалением смотрел на обглоданные
чесоткой бока: у него были синие полевые глаза с нечеловечески трудной
заботой. Тогда я сказал ещё:
- Дело, конечно, не в собаке. Мне просто нужно починить башмаки, вы
принимаете работу? Я занесу их к вечеру.
Опять стукнул звоночек, опять был асфальтовый угол, электрическая рожа
часов; вдоль бульвара, как фокстерьеры, неслись весенние "А". Мы зашли ещё в
булочную. Пьерро гильотинировал хлеба: лицо его было в муке, в правой руке
поблескивала гильотина, чёрные, белые головы летели. Я сказал:
- Я продаю эту собаку, не нужна ли она для вашей булочной, я бы отдал
её очень недорого, даже в обмен на хлеб.
Гильотина застыла в воздухе. Он был слишком шумен, этот человек с
трагическим лицом Пьерро, он хохотал, приседая, он стал красным сквозь муку,
он лёг грудью на прилавок и мотал головой. Я сказал:
- Что же тут смешного? Если вам не правите собака, надо просто сказать
об этом.
Тогда он обозлился; он вдруг пребольно запустил в меня твёрдой
горбушкой, он закричал:
- Ступай-ка подальше, дармоед, собачник... подлюга...
Он породил во мне дикое вдохновение, мускулы мои были сжаты, где-то
низко на веках лежал мир со всем своим солнцем, весной и звонками трамваев.
Я зашёл ещё в магазин музыкальных инструментов, в слесарную мастерскую, в
проходной двор - люди пожимали плечами, свирепели, смеялись, весело
щурились - кто мог я быть: аферист или сумасшедший, никто не подумал, что
это лишь человек - шалый от голода, никто носком сапога не приласкал
подыхающую собаку. К вечеру мы зашли в часовой магазин. Был уже сумрак,
уютно свиристели взад-вперед маятники часов. От низкой лампы лежал золотой
полукруг. Часовщик поднял свою жёлторепную широкую лысину, он был нездорово
жёлт, подозрителен, бесшумен - в мягких матерчатых туфлях. Он спросил
подозрительно:
- Что угодно?
Я сказал:
- Не купите ли вы у меня собаку? Это необыкновенное существо. Она очень
исхудала, правда, я бы отдал её дёшево, всего за кусок хлеба.
Он мог бы вынести мне кусок хлеба, и мы бы ушли. Мы бы так же тихо
ушли, как пришли сюда,- но человек вдруг затрясся, он низко наклонил свою
лысину, он зарычал:
- Дурак, бродяга... вон! Я покажу тебе, как воровать... ты воровать
пришёл со своей паршивой собакой... вон!
Он приседал, трясся, и вдруг такой холод, такое великолепное
спокойствие, такая смертная душевная тишина пронзили меня. Я холодно
огляделся, я вытянул вперед руку, поднял с прилавка тяжёлые бронзовые часы -
Помона в бронзовых фруктах - и ровно, быстро, два раза ударил в самую
середину жёлторепной лысины. Человек присел, приседал, опустился за