"Владимир Лидин. Рассказы о двадцатом годе " - читать интересную книгу автора - Так вот, не купите ли вы у меня эту собаку,- я был очаровательно
развязен.- Отличный пёс, неизвестной породы, зачем вам колокольчик над дверью, она будет лаять на каждого приходящего, если только немного её подкормить. Сапожник очень серьёзно покачал головой; он ответил почти задушевно: - Самим бы с голоду не сдохнуть, куда ещё собаку. Да и живём мы тесно. Он был очень искренен, он почти с сожалением смотрел на обглоданные чесоткой бока: у него были синие полевые глаза с нечеловечески трудной заботой. Тогда я сказал ещё: - Дело, конечно, не в собаке. Мне просто нужно починить башмаки, вы принимаете работу? Я занесу их к вечеру. Опять стукнул звоночек, опять был асфальтовый угол, электрическая рожа часов; вдоль бульвара, как фокстерьеры, неслись весенние "А". Мы зашли ещё в булочную. Пьерро гильотинировал хлеба: лицо его было в муке, в правой руке поблескивала гильотина, чёрные, белые головы летели. Я сказал: - Я продаю эту собаку, не нужна ли она для вашей булочной, я бы отдал её очень недорого, даже в обмен на хлеб. Гильотина застыла в воздухе. Он был слишком шумен, этот человек с трагическим лицом Пьерро, он хохотал, приседая, он стал красным сквозь муку, он лёг грудью на прилавок и мотал головой. Я сказал: - Что же тут смешного? Если вам не правите собака, надо просто сказать об этом. Тогда он обозлился; он вдруг пребольно запустил в меня твёрдой горбушкой, он закричал: - Ступай-ка подальше, дармоед, собачник... подлюга... низко на веках лежал мир со всем своим солнцем, весной и звонками трамваев. Я зашёл ещё в магазин музыкальных инструментов, в слесарную мастерскую, в проходной двор - люди пожимали плечами, свирепели, смеялись, весело щурились - кто мог я быть: аферист или сумасшедший, никто не подумал, что это лишь человек - шалый от голода, никто носком сапога не приласкал подыхающую собаку. К вечеру мы зашли в часовой магазин. Был уже сумрак, уютно свиристели взад-вперед маятники часов. От низкой лампы лежал золотой полукруг. Часовщик поднял свою жёлторепную широкую лысину, он был нездорово жёлт, подозрителен, бесшумен - в мягких матерчатых туфлях. Он спросил подозрительно: - Что угодно? Я сказал: - Не купите ли вы у меня собаку? Это необыкновенное существо. Она очень исхудала, правда, я бы отдал её дёшево, всего за кусок хлеба. Он мог бы вынести мне кусок хлеба, и мы бы ушли. Мы бы так же тихо ушли, как пришли сюда,- но человек вдруг затрясся, он низко наклонил свою лысину, он зарычал: - Дурак, бродяга... вон! Я покажу тебе, как воровать... ты воровать пришёл со своей паршивой собакой... вон! Он приседал, трясся, и вдруг такой холод, такое великолепное спокойствие, такая смертная душевная тишина пронзили меня. Я холодно огляделся, я вытянул вперед руку, поднял с прилавка тяжёлые бронзовые часы - Помона в бронзовых фруктах - и ровно, быстро, два раза ударил в самую середину жёлторепной лысины. Человек присел, приседал, опустился за |
|
|