"Владимир Лидин. Рассказы о двадцатом годе " - читать интересную книгу автора

притолоки вдове агронома - прямо на шляпку ненавистную коробом, да ведь
зазорно: бывший домовладелец. А хотя и бывший, однако у ворот на синем
фонаре, под номером вырезанным 13, точно сказано: Синебрюхова по Б.
Толстовскому,- лучше всякого нотариуса докажет, если придётся.
Вдова с утра перевозилась: на салазках с Зацепы шкаф волокла, диван без
ножки, сундук фамильный, давно уже утробу по татарве развеявший; матрац
трухлявый, с самой Зацепы мочальное своё естество разнёсший по ветру. Дитьё
тоже таскало, возилось, сопело: все деловые, жизнью обученные. Вдова бюст
Пушкина носом поставила в угол: женщина была серьёзная, от революции
пострадавшая; дитьё горшочек в коридоре, возле спальни, пристроило, младший
на горшочке сиднем сидел, озабоченный.
В жилищный отдел Синебрюхов Илья Ильич ходил объясняться,- объяснили:
имеет, как нетрудящийся, права канареечные: сиди на жёрдочке и славь солнце.
И солнце хоть не славил, а наоборот, и на солнце поглядывал криво: -
Красное, дьявол... И ты покраснело, прислуживаешься,- а сидел возле печурки,
пчёлки жужжащей, помешивал, щепочки подкладывал - и в кресле засыпал от
обиды.
Сосед Адам Адамыч устроился: раньше ходил на танцевальные вечера играть
па-д'эспань или "На сопках Маньчжурии",- теперь по военному ведомству, по
части просветительной: и паёк получает, а намедни банку с повидлом и ногу
баранью, жирную, приволок. Все хороши, подлаживаются,- оно бы неплохо
местечко поуютней, попаёчней, по отделу продовольственному, да ведь не
пустят: бывший домовладелец. А какая корысть от этого: в доме дрова колют по
кухням, трубы полопались, по делам всяким ходят в подвал - дом бы ржаной
высоко взошёл, а кирпичный только сыреет. Обиды в жизни не оберёшься:
категория 4-я вместе с о. Иоанном и псаломщиком,- всем людям, как людям, в
домовом комитете отвешивают: по кусочку суглинному, со щетинкой,- а 4-й
категории спички, две коробки,- сперва вонь, потом огонь,- горят зловеще,
сине, серой пахнут, словно чёрта жжёшь. Опять домовладелец,- пришли: -
распишитесь - насчёт повинности трудовой: это на рассвете бери скребок и
лопату и ступай перед домом чистить, а барышни входящие, исходящие,
справочные, ундервудные - в 10 на службу бегут, носик напудренный высунут: -
Чистите? - словно не со скребком стоит, а с валторной. Даже сердце вскипит:
вот пойди, добейся у них, пудроносых, толка, где что находится - выстудят,
калекой на всю жизнь останешься и уйдёшь ни с чем.
Илья Ильич поскребёт, пойдёт к пчёлке, пчёлка жужжит, утешает: - всем
порядочным людям плохо, ступай на Смоленский, на кой тебе чёрт сюртук, когда
наденешь, схоронят и во френче. А сюртук добротный, петуховский, без сносу:
с самой свадьбы и до похорон. Разве татарин ту цену даст: придёт косоглазый,
жиденький, седенький, носиком шмургает, на свет поглядит, почмокает,- а ещё
Русь под собою держали, тряпичники, коноеды: ах, Русь, Русь, много ты
вынесла!
Раньше у ворот вывеска строгая: "Запрещается петь, играть,
останавливаться, старьёвщикам, разносчикам и татарам",- а теперь во двор
всякий лапсердачник забегает по нужде, да прямо на стенку; старушонки в
мусоре роются, картофельную кожуру собирают. В череду простоишь, воблу
твёрдую об стол обобьёшь - на сковородке поджаришь кольчиком: на касторовом
масле, вроде стерлядки. Тоже по домовому комитету неприятности: жил жилец; в
номере третьем, смирный, бумагу исписывал, вроде Пушкина: ночью дежурство по
домкому, всё спит,- в одном окне только свет - сидит, пишет: не то "Руслана