"Владимир Лидин. Рассказы о двадцатом годе " - читать интересную книгу автораи Людмилу", не то "Капитанскую дочку" - шут их знает, этих сочинителей. Раз
пришёл радостный, глаза блестят, объявил, что выдают по союзу их писацкому по три пуда картошки: утром на салазках приволок - три дня отъедался, даже порозовел. А потом больше не выдавали, ходил сумрачный, всё у вегетарианской меню по-еврейски читал: справа налево,- страшный стал, жёлтый. Утром вдруг вышел, на Илью Ильича посмотрел, как обязанности свои трудовые исполняет, руку простёр, объявил: - Послан господом Иисусом нашим для спасения мира от зла. Человек есть совершенство. Так говорит Рамачарака,- как сказал скверное это слово: - Рамачарака,- понял Илья Ильич, что не в порядке человек,- раньше смирный был, слов этих никогда не произносил. И пошло, пошло: по дому стал ходить, всех к спасению призывать - сам жёлтый, глаза чёрные, волосы с висков седые торчат. И кончился человек: отвезли по свидетельству на дачу - к королям, министрам, фельдмаршалам. Бумагу его исписанную Илья Ильич прибрал, всё пчёлке на поживу: - Аз есмь дух Вселенной - и котлетка морковная шипит, пока льются коричневым буквы. Ночью по домкому дежурство: от бандитов. Бандиты по переулкам ходят, на американских пружинах прыгают, людей в особняк безглазый бросают. А разве кого заставишь дежурить: например, номер пятый, такой отчаянный - не то чтобы объясниться по хорошему, а гаркнул:-Я Цус, чистить не обязан.- А шут его знает, что такое Цус,- Адам Адамыч, сосед, так объяснял: старший сын от Гвиу и Цупвосо, наверно эстонцы или латыши. Вот за всех и приходится: главное элемент домовладельческий,- чуть что и в кастрационный лагерь пожалуйте. Правда, человек в летах, а кому охота без потомства оставаться: дети на старости кормить обязаны, социальное обеспечение от господа бога испокон. три дома ночью охотятся: № 3, 7 и 11. И каждый дежурство выставляет, чтобы не разобрал другой: ночью притаятся - один за одним углом, за другим другие - и ждут: собака брехнёт, месяц всплывёт, качнётся, снова канет. Снег скрипит: крадутся. Дождёшься, пока доберутся - как гаркнут - сразу из-за трёх углов - прямо казаки-разбойники: присяжный поверенный Липшиц, поручик Хвостов, учитель по правоведенью Нильский - все б: бывшие. Так до утра и промаешься - только и отдыху к вечеру: сядешь у пчёлки, флажки переставить. Жужжит пчёлка заботливо, дрёму нагоняет, нашёптывает: "Ставь флажок, голубок, красных погнали, белые пришли, всё хорошо стало..." - и звон в ушах: звоном церковным стоглавым встречают,- все на конях белых в город въезжают - лицом чистые, благородные, хороших кровей,- не то, чтобы какое-нибудь рабоче-крестьянское, а всё молодцы гвардейские, кавалергардские. Пожалуйте, господа домовладельцы, на Красную площадь, к Минину и Пожарскому. Отдадим всё на спасение родины,- ну, всё-то не всё, положим, времена не те, кровью и потом денежки добытые, николаевские - в вентиляции на верёвочке висят... Ах, сон, сон, только во сне и увидишь что-нибудь стуящее. А мороз лютый, для бедняков; на бульваре музыкантскую будку ободрали: где планочку, где ступеньку - пчёлкам всё на потребу: соберут по росинке - и сыты. Скукита, а не жизнь. И с флажками плохо: раньше сюда были дугой, а теперь обратно - и откуда только сила берётся. |
|
|