"Владимир Лидин. Рассказы о двадцатом годе " - читать интересную книгу автора Илью Ильича утром в жилищный вызывали: пришёл в отдел, стал в черёд.
Всякий народ в череду стоит: и старички, и барышни иззябшие, и шинели. Ползёт очередь, дошёл до стола, барышня глаза пустые вскинула, опросила, листок взяла, в книге порылась - Объявила: - Кабинет есть? - А как же-с, по домовому комитету.- Будете в одной комнате заниматься,- а в кабинет сверху, из номера пятого, семейство с юга бежавшее: пятерых сереньких, на одно лицо, как рябчики: мамаша с бородавочкой, и две дочки с бородавочками на этом же месте, И два сына с бородавочками - все служат, вечером на салазках привозят, что выдали. На бульваре болван: кожаный, широкорылый, глаза раскосые - силомер. Стоит коренастый, рожу кожаную выпучил, ждёт: подойдёт кто силу мерить, размахнётся, даст ему в рыло - стоит болван молча, ухмыляется: мало каши ел, не нагулял силы. А другой подойдёт сумрачно, от жизни постылой, рукав засучит, развернётся - качнётся болван, заревёт - значит, есть ещё сила,- и пойдёт тот довольный. Из отдела жилищного Илья Ильич шёл: от газет сырых отворачивался, чтобы не видеть. На бульваре старушонка прыгает, веточку ловит,- шёл, шёл, видит: стоит болван, рожу кожаную надул, ухмыляется, да так нахально, даже к печени подступило. Огляделся Илья Ильич, подошёл, спрашивает: - Сколько? - По морде вдарить керенку за раз. - Дорого. - Опять кожа почём, стирается. Илья Ильич керенку вынул, уплатил, рукав засучивал. Болван стоял, ухмылялся, глазом косил. Илья Ильич зубы сжал, развёртывался.- Смеёшься, морду,- стоит болван весёлый - только руку отшиб.- Молчишь, сволочь? А, ну-ка, жилищный отдел,- да как вдарит: заревел болван, снова улыбается. Даже к вискам подкатило:- Так я тебя, дьявол, уважу,- руку занёс, даже укнул:- За жилищный отдел,- да как вдарит: заревел болван жалобно, даже заплакал. Илья Ильич лоб отёр, оглянулся - и вдруг прояснился разом: - Что же я это наделал? Пуще всего политики сторонился, и вдруг на тебе - с головой влез, хуже заговора.- И пошёл прочь бочком: всё лоб отирал, оглядывался. Домой пришёл, сел у пчёлки остывшей, за голову взялся: - Что же наделал теперь? Берёгся, берёгся, да не уберёгся. Оно, конечно, болван с рылом кожаным не выдаст - да ведь времена какие, господи: и про себя подумаешь - узнают, не то, что болвана бить. Все дела запустил, просидел так в кресле до вечера, пока не налезла синь густо, на Савву Звенигородского окрестился, пошёл к соседу Адаму Адамычу. Адам Адамыч термос мастерил - вроде духовки - из газетной бумаги. Илья Ильич подошёл - знакомая была голова Адама Адамыча, лысая, тридцать лет знаемая,- голову эту обнял, к лысинке щекою прижался, сказал: - Прощай, Адам Адамыч, старый друг. Тридцать лет жили мы с тобой душа в душу. Пришло время расстаться. Адам Адамыч глаза стеклянные, немецкие, на него выпучил, встал во весь рост во френчике своём потёртом, помолчал, палец вытянул деревянный, сказал: - Ви... контрреволюционер? Илья Ильич его за шею обнял, зашептал: - Молчи, молчи. Ночью жду обыска. Всё может случиться. В заговоре не участвовал, а не отвертишься. Теперь стена - враг, и та всё знает, что |
|
|