"Томас Лиготти. Эта тень, эта тьма (Сб. "Число зверя")" - читать интересную книгу автора

пирожные с кофе по несколько завышенной цене не смогли обеспечить
процветание ее заведению. Именно миссис Анджела первая во всеуслышание
пожаловалась на качество как обслуживания, так и скромного подкрепления
сил, которые ожидали нас в крэмптонской столовой. Вскоре после того, как
мы прибыли днем и немедленно набились в единственное работающее заведение
в городке, миссис Анджела подозвала молодую женщину, чьей обязанностью
было единолично обслуживать нашу группу.
"Этот кофе нестерпимо горек! - крикнула она девушке, одетой в словно
бы с иголочки новую униформу. - А плюшки зачерствели все до единой. Куда
нас завезли? По-моему. Этот городишко и все в нем - сплошной обман.
Когда девушка подошла к нашему столику и остановилась перед нами, я
заметил, что ее костюм больше подошел бы больничной сестре, чем официантке
в скромной столовой. А главное, он мне напомнил униформу, которую я видел
на сестрах в больнице, где лечился Гроссфогель и в конце концов исцелился
от болезни, казавшейся крайне серьезной. Пока миссис Анджела всячески
поносила официантку за качество поданных нам кофе и плюшек, которые
составляли часть того, что гроссфогелевская брошюра превозносила как "ни с
чем не сравнимую физико-метафизическую экскурсию", я перебирал все, что
хранила моя память о пребывании Гроссфогеля в этой плохо оборудованной,
подчеркнуто несовременной больнице, где он лечился - пусть совсем недолго
- за два года до нашей поездки в мертвый городок Крэмптон. Он попал в
убогую палату из приемного покоя, который был попросту черным ходом даже
не в больницу в строгом смысле слова, а скорее импровизированный лазарет,
помещавшийся в обветшалом старом доме в том же районе, где Гроссфогель и
большинство знавших его вынуждены были жить из-за наших весьма
ограниченных финансовых средств. Именно я был тем, кто отвез его на такси
в этот приемный покой и сообщил регистраторше все необходимые сведения о
нем, поскольку сам он был не в состоянии говорить. Позже я объяснил
сестре, которую счел всего лишь санитаркой в костюме сестры, настолько
скудными казались ее сведения в области медицины - что Гроссфогель упал
без сознания в местной картинной галерее, на открытии скромной выставки
его произведений. Я сообщил ей, что он впервые предстал перед публикой как
художник и впервые же оказался жертвой внезапного обморока. Однако я не
упомянул, что указанную галерею точнее было бы назвать пустующим складским
помещением, которое время от времени подметали и сдавали под различные
выставки и всякие художественные вечера. Весь вечер Гроссфогель жаловался
на боли в животе, сказал я сестре, а потом повторил это заведующему
приемным покоем, который также показался мне более похожим на санитара,
чем на дипломированного врача. На протяжении вечера эти боли усиливались,
сообщил я сестре и врачу, по моему мнению из-за возрастающего волнения
Гроссфогеля при виде собственных картин, выставленных на всеобщее
обозрение, поскольку он всегда относился с подчеркнутым недоверием к
своему таланту, как художника - и с полным на то основанием, сказал бы я.
С другой стороны, нельзя было исключить и серьезного физического недуга,
признал я, когда говорил с сестрой, а позднее и с врачом. Как бы то ни
было, но Гроссфогель рухнул на пол картинной галереи и с того момента был
способен только стонать - жалобно и, если уж на то пошло, довольно-таки
противно.
Выслушав мой рассказ об обмороке Гроссфогеля, врач предписал
художнику лечь на каталку, ожидавшую в глубине скверно освещенного