"Альберт Лиханов. Крутые горы " - читать интересную книгу автора

глядели вверх. Прожекторные лучи разбежались в стороны, и тут один из них
ухватил своей лапой маленький самолетик. Другие лучи тотчас опять
сомкнулись, и в перекрестье белых столбов, располосовавших небо, я разглядел
на крыле самолета звездочку. Летчик покружил неторопливо над городом -
видно, это были учения прожектористов, да и заводы не гудели, - но мы с
мамой все никак не могли оторваться от этого зрелища, пока прожекторы один
за одним не погасли.
Когда мы пошли дальше, я почувствовал, что мама крепче сжимает мою
руку.
Тревоги так и не было, в щелях, отрытых во дворах, играли мальчишки,
однако стрелки на домах, указывающие, где ближайшее бомбоубежище, время от
времени подновляли. Страх к утренним гудкам у меня не проходил. Шагая за
мамой, я тревожно думал всякий раз, что сейчас я открою глаза и раздастся
этот сиплый вой.


Но настоящую войну мне показал Вовка Крошкин.
Мы сидели с Вовкой за одной партой, и он вполне соответствовал своей
фамилии. Вовка Крошкин был очень маленький, но очень головастый. Головастый
во всех смыслах. Он хорошо соображал, особенно по арифметике, а кроме того,
его голова была очень большая, круглая и крепкая. Иногда - не злоупотребляя,
впрочем, этим - Вовка применял ее как таран, готовый снести на своем пути
любую преграду.


Однажды Вовка опоздал на уроки.
Отгромыхал медный звонок, которым помахивала нянечка в коридоре. Вошла
в темный класс учительница Анна Николаевна, как всегда, кутаясь в мягкий
платок и держа в одной руке керосиновую лампу.
Наши тени таинственно задвигались по стенам, наползая друг на друга.
Учительница поставила лампу на стол, чиркнула спичкой, зажгла свечку у
кого-то на первой парте и двинулась с нею по узкому проходу между рядами.
Эта каждоутренняя церемония ужасно нравилась мне. Анна Николаевна шла
по рядам и зажигала на партах, словно на елке, свечи от своего огонька.
Класс постепенно выплывал из черноты, озарялся колеблющимся сиянием, только
высокий лепной потолок старинного дома оставался в полумраке.
Эти пять или десять минут, пока учительница освещала класс сиянием
свеч, которые мы носили в портфелях вместе с чернильницами-непроливайками и
тетрадками, сшитыми из довоенных газет, вообще-то можно было бы не считать
еще уроком, хотя звонок уже и отгремел, - да так оно и было в других
классах, - но Анна Николаевна говорила, что учиться можно и в некотором
мраке, ничего страшного, и начинала спрашивать сразу же, едва поставив на
учительский стол керосиновую лампу.
Она шла по узким рядам, зажигала наши свечи, и кто-нибудь, названный
ею, уже бойко тарабанил ответ или, напротив, мялся и мемекал, пытаясь
использовать полумрак в своих целях. Но учительница все видела, все
понимала, и до полного освещения можно было вполне схлопотать двойку за
подсказку, потому что больше всего не любила Анна Николаевна обмана.
Словом, Вовка Крошкин, учись он в другом классе, мог бы считать себя не
опоздавшим, потому что свечки горели еще не на всех партах, когда он возник