"Альберт Анатольевич Лиханов. Магазин ненаглядных пособий " - читать интересную книгу автора

в свой магазин и принимался разглядывать змей, заспиртованные экспонаты.
Думаю, причиной была все же жажда известности... И откуда она бралась
только? Но мне страшно хотелось этого... Ребята будут показывать на меня
пальцем и громко говорить между собой: "Этот пацан засунул в портфель
удава". Ничего, что опять немножко преувеличено - не удава, а медянку или,
от силы, гадюку, но ничего не попишешь, такова слава.
Рядом со змеями, целый отсек в нижнем шкафу, занимало настоящее чудо:
громадная, с хорошего поросенка, черепаха. Она не нагоняла на меня страха,
я приветливо улыбался ей, но концовка все равно была одна и та же: я еду
на живой черепахе, прямо по середке улицы, пусть медленно, зато верно -
что за беда! - и ребята показывают на меня пальцем.
После черепах шли рыбы в стеклянных сосудах, знакомые, виденные на
рынке и дома щука и карась, незнакомые рыбы с красивыми хвостами и тонкие,
как стрелки, и про рыб тоже шла та самая концовка. В магазине было много
странностей, к которым моя концовка не подходила, например какие-то
личинки в баночках - как ни бился, я ничего не мог выдумать с этими
личинками, - или сидела в банке здоровущая жаба, глядела вокруг
немигающими выцветшими глазами - жабу в класс не принесешь, тут нет
никакого геройства. За жабу могут и высмеять, могут пальцем показывать на
тебя со смехом, еще кличку, не дай бог, придумают: "Эй, жаба!"
В конце первого же шкафа, занимая его сверху донизу, почти рядом с
прилавком и старушкой в коричневом свитере, было самое страшное и самое
привлекающее в этом магазине, но я нарочно отворачивал взгляд, нарочно
откладывал самое страшное на последнее мгновение, когда уже все осмотрю,
все выгляжу до малейших подробностей и надо будет выходить, - вот
тогда-то, перед уходом, и надо внимательно, не спеша, со вкусом, но и с
трепетом разглядеть это самое-самое страшное, до которого мы в школе еще
не добрались и неизвестно, когда доберемся, если, конечно, доберемся
вообще. Так что я отводил взор на второй ряд стеклянных шкафов, где
хранились вещи, мне менее понятные, но тем не менее тоже любопытные:
пирамида с ровными, удивительно гладко отполированными гранями, песочные
часы разных размеров, большие линейки, по которым можно чертить разве что
на доске, но уж никак не в тетрадке, громадный учительский циркуль - тоже
для черчения на доске, - деревянный, с острой железкой на одном конце и
гнездышком для мелка на другом, глобусы двух размеров - большущий, руками
не обхватить, и поменьше. В третьем ряду стояли колбы разнообразных форм,
торчали веером стеклянные трубочки, сияли в коробках, раскрытых для
красоты, разноцветные стеклышки и множество банок - ну точно как в
аптеке, - больших и поменьше, где на наклейках тщательно написаны
иностранные слова. В стенку, возле третьего ряда шкафов, был вбит
громадный гвоздь - даже гвоздь в этом магазине был изумительным и
невиданным: он выставлялся из стенки сантиметров на двадцать, не меньше,
шляпка у него была с целый пятак. И вот на этом гвозде висела пачка
больших географических карт - а верхняя прямо-таки излучала красоту, сияя
красными, малиновыми, желтыми, изумрудными, голубыми, еще и еще какими-то
цветами, названий которых я просто даже не знал.
Ну, вот и все.
За исключением еще двух достопримечательностей - старушки продавщицы
и самого страшного.
Старушка мне нравилась одной особенностью: она все время дремала.