"Альберт Анатольевич Лиханов. Детская библиотека " - читать интересную книгу автора

Ведь даже когда Татьяна Львовна наливала все-таки себе чай, - угощая,
конечно, и нас, - лицо ее вовсе не выражало удовольствия, удовлетворения,
покоя, каким должно быть у человека, отдыхающего за чаем. Напротив,
Татьяна Львовна выглядела усталой, какой-то недовольной и вела себя очень
нервно - прислушивалась к каждому стуку за стеной, вздрагивала и
повторяла: "Ой, кто-то пришел!" Ясное дело, приходили читатели, но за
прилавками на время чаепития библиотекаршу обычно сменяла Светка с
подругами, и она могла бы сидеть тут спокойно, но Татьяна Львовна
нервничала и никакого удовольствия от чаепития не получала.
Да и никто не получал удовольствия от такого чая - ни я, ни девчонки.
К несладкому чаю нас всех приучила военная пора, мы отлично знали, что
такое сахарин - большие и подозрительно белые крупицы, приторно сладкие,
даже одной крупинки хватало, чтобы придать вкус стакану чая, и к жидкой
заварке мы тоже привыкли, но у Татьяны Львовны получалась просто кипяченая
вода, разбавленная почти прозрачной заваркой.
Да и жидкая заварка была половиной беды. Хуже всего, если в
библиотеке предлагали морковный чай.
Тут уж Татьяна Львовна отмеряла щепотки, основательно, загружала
фарфоровый чайник розовой сушеной морковью, и цвет заварки был плотным,
коричневым, но вкус получался отвратительным - горячий жидкий компот или
кисель, - отказаться неудобно, и единственное спасение - это чтобы чаек
был погорячей. Когда обжигаешься кипятком, вкус не так противен, а если
морщишься, то непонятна причина.
В общем, если народу не было, Татьяна Львовна могла позволить себе
посидеть в задней комнате за кружкой чая, забавно вытянув ноги. Попробуй я
сидеть так дома, тотчас бы услышал ворчание бабушки, а в школе бы
наверняка схлопотал замечание Анны Николаевны. А тут сидела взрослая
женщина, даже старушка.
Выглядело это вот как: голова почти на спинке стула, тело на самом
краешке сиденья, а ноги вытянуты вперед, запнуться о них можно. Словом,
человек не сидит, а лежит, только не на кровати, а на стуле. Вид очень
даже неприличный, особенно на первый взгляд. Правда, Татьяна Львовна,
прежде чем растягиваться на стуле, объясняла, что это балетный прием, так
быстрее отдыхают ноги и было бы еще лучше их задрать, желательно выше
головы, например, поставить пятки на стол, тогда кровь отливает от ног.
Однако задирать пятки выше головы она все-таки не решалась, видно,
стеснялась нас. А растянувшись на стуле, сидела очень даже часто, прикрыв
глаза, и вот так, с прикрытыми глазами, отхлебывала чай из дюралевой
кружки.
Впрочем, всякие мысли о каком-то там неприличии мелькали на одно
очень короткое мгновение. Не надо забывать, что Татьяна Львовна совершенно
не походила на женщин, которые нас окружали, на наших матерей и бабушек, а
потому должна была вести себя иначе, чем они. Одно ее бархатное пальто что
значило! Поэтому я моментально согласился с ее привычкой, считая, что она
имеет полное право на удивительное поведение.
Больше того, мне доставляло радость глядеть, как Татьяна Львовна,
запахнувшись в свое широкое бархатное пальто, вытягивается на стуле и
превращается в кокон нездешней бабочки, у которой к тому же под шапкой
топорщится черный, всегда тщательно отглаженный бант. Кокон пьет чай,
молчит, кажется, даже спит и вдруг произносит: