"Альберт Анатольевич Лиханов. Детская библиотека " - читать интересную книгу автора

ему, а этой зануде Светке. Надо же, а я думал, она об одних пустяках
трещать может, о пуговицах и нитках, о мальчишках и девчонках и о том, на
каком жире лучше жарить картошку.
Светка получила приз, если память не изменяет, альбом для рисования,
была командирована дальше, на городские состязания юных чтецов Пушкина, но
там провалилась, а чемпионом стал какой-то большой пацан из чужой школы,
которого я так никогда и не видел, потому что он учился не то в восьмом,
не то в девятом классе и в детскую библиотеку уже не ходил. Да разве в нем
дело!
Поражение нас с Вовкой не обидело и не разочаровало, напротив, мы все
читали и читали Пушкина. Правда, грешным делом, порой приходилось
отступать, "Евгения Онегина", к примеру, нам одолеть не удалось, а из
прозы во втором классе мы прочитали только "Повести Белкина", более всего
поразившись "Гробовщику". Однако и "Евгений Онегин", и "Пиковая дама", и
все остальное не исчезло, не пропало, а настигло нас в свое время. Любовь
же к Пушкину, удивление и восторг, не ограниченные хрестоматиями и
детскими книгами, подарила странная старуха, бывшая артистка,
знаменитость, необыкновенный человек нашего города, Татьяна Львовна.
Точно вчера мы с ней расстались: зеленое платье с белым зверьком
вокруг шеи и широкими рукавами с блестками, какие не носят обычные
женщины, черное бархатное пальто, которое под Новый год покрывалось
серебряными звездами, вырезанными из бумаги, - Татьяна Львовна
превращалась в волшебницу, в звездочета, в необыкновенность маленькой
библиотеки.
Как же мерзла, думаю я теперь, она в те холодные дни, ведь шапку со
своим смешным бантом она снимала, а на голову натягивала черный картонный
колпак, как и пальто, оклеенный звездами, - старушка не отступала от своей
роли ни в чем, а дрова кончались, приходилось экономить и топить через
день.
И хотя два этих наряда Татьяны Львовны, два облика ее вечно перед
моими глазами, как бы далеко ни уходил я от собственного детства, есть
одно воспоминание в моей памяти, еще один ее портрет, самый драматичный из
всех.
Только сначала я должен сказать, что чем ближе был конец войны, чем
чаще мы слышали московский салют в черных тарелках репродукторов, тем
лучше было настроение у всех, и это понятно.
Однако надо пояснить: настроение - это одно, а жизнь - другое.
Настроение делалось все лучше и радостней, но жизнь меняется не легко и не
просто.
Страна двигалась к победе с великим напряжением и - нет, не легче
доставалась ей каждая новая победа. Наоборот, с великим трудом давался
всякий новый шаг. Так что, салюты гремели и женщины плакали от радости и
печали, а жизнь не становилась легче, и все так же холодно и голодно
жилось в наших домах.


Начало этих событий врезалось в мою память очень отчетливо. Еще бы! Я
вошел в библиотеку, а там стоял настоящий гвалт. Пространство между
прилавками забито народом, и все, уже не сдерживаясь, громко
разговаривают, пищат, смеются, а Татьяны Львовны нет и девчонок не видно,