"Альберт Анатольевич Лиханов. Детская библиотека " - читать интересную книгу автора

последний остолоп, не знаю, чего бы мне почитать. Сказки Пушкина мне
читала мама, когда я был совсем крохотным, да и по радио я их слышал
десять раз, не меньше. Нет, я не хотел брать первую же книгу, какую мне
подсказали.
- Он хорошо читает? - неожиданно спросила библиотекарша, обращаясь к
бабушке поверх моей головы, и я, наверное, покраснел, словно мак. Обо мне
спрашивали при мне, как спрашивают о самых маленьких, будто я сам не в
состоянии ответить - есть у взрослых такая обидная манера. А бабушка
чего-то размышляла, то ли задумалась о чем-то другом, то ли вопрос не
поняла, молчала себе, разглядывая меня, точно не знает, как я читаю.
И я воскликнул не без отчаяния:
- Свободно!
- Свободно читает, - подтвердила бабушка, очнувшись. - По чтению
"пять".
Ну, хотя бы! Да, по чтению "пять", несмотря на то, что это не самое
лучшее доказательство.
Я все еще трепыхался, все еще отстаивал в душе свою серьезность, а
библиотекарша протянула руку с обрезанными перчатками к полке и взяла
толстенную книгу. Как она угадала? Я хотел бы почитать вот такую толстую,
мохнатую, это значит зачитанную и оттого, бесспорно, интересную книгу.
- Вот, - сказала она. - Рекомендую именно тебе. Борис Житков. "Что я
видел".
"Что я видел" - будто эхо, отозвался я сам в себе, совсем
неосознанно, механически, то ли спрашивая, то ли утверждая - что я
видел-то, на самом деле?
- Эта книга, - сказала старушка, вдруг отвернувшись к окну, - про то,
как люди жили до войны, и про то, как мальчик вроде тебя путешествовал на
пароходе.
Я кивнул. Бабушка облегченно вздохнула.


Помнишь ли ты свою первую книгу?
Нет, не ту, что прочитала бабушка или мама возле постели, когда у
тебя была ангина и тебе отчего-то хотелось плакать над каждой страницей, и
не ту тонкую книжицу, по которой ты, словно птенец, пробуя звуки
собственного голоса, складывал из букв знакомые слова.
Нет, я спрашиваю про книгу, которую ты выбрал - или тебе помогли
выбрать - среди множества других, которую ты раскрыл дома, оставшись один,
и которая навсегда запала в твою память чудесными мыслями, волнующими
словами, чернотой отчетливых, красивых букв, рисунками, переплетом -
прекрасным или вовсе неказистым и даже запахом - резким запахом
типографской краски, смешанной с клеем, или запахом какого-то другого
дома, в котором, перед тем как оказаться у тебя, побывала эта книга?
Я помню очень хорошо.
Книга "Что я видел" была сразу - большой и толстой. Выпущенная перед
войной, к третьей военной осени, она вспухла от прикосновения многих рук,
желтая картонная обложка обтерлась и потрескалась, как будто это кусок
глинистой земли, пересохшей от безводья, а внутри на некоторых страницах
встречались следы стаканов неаккуратных читателей и даже чернильные
кляксы. Но тем милей казалась эта книга!