"Эдуард Лимонов. Ист-сайд - Вест-сайд" - читать интересную книгу автора

номера, но имела название. Я решился и пошел по этой улице, а надо было бы
мне вернуться обратно к сабвею и уехать подобру-поздорову. Мы часто не
знаем значения наших поступков, пока не увидим последствий. Я сделал выбор.
Приближались последствия. Через полчаса мне все стало ясно. Населенные места
вовсе кончились, и теперь я шел неизвестно куда, вдоль домов-развалин, из
дыр которых зловонными потоками вылились на тротуар груды битого кирпича,
горелой мебели, мусора и неопределенных кусков чего-то, подозрительно
похожих на расчлененные трупы. Под каблуками моих белых эстетских, оскар-
уайльдовских сапог непрерывно хрустело стекло. Тряпки, банки, бутылки,
кости животных... "А может, и человека..." - с удивившим меня самого
черным юмором подумал я. Море разливанное мусора оставляло только небольшую
часть тротуара свободной для пешеходов. Впрочем, пешеходов не было. Может,
это их кости белели в мусоре. Откуда-то из развалин я порой слышал звуки
музыки... Несколько раз и шумы больших человеческих сборищ и ссор донеслись
до меня изнутри необитаемых с виду коробок... Хохот... Пару раз я видел
пылающие в развалинах костры... Но по-настоящему я испугался в первый раз,
когда увидел темную фигуру человека.
Впрочем, я тут же с облегчением вздохнул, тень была сгорбленной, человек
опирался на палку, он был стар. Старик, как это ни странно выглядело,
выгуливал собаку во впадине, заваленной песком и мусором, кое-где поросшей
темной и жесткой травой пустырей. Впадина напоминала воронку,
образовавшуюся от взрыва огромной бомбы, или же котлован, вырытый для
постройки дома очень-очень давно, да так и забытый котлован. Старик-тень
увидел меня раньше собаки, он повернулся и уставился на меня, а уж потом
без энтузиазма два раза тявкнула его псина. Я даже не видел лица старика,
но, конечно, он смотрел на меня - привидение в белом. Я подумал, что
сейчас он позовет на помощь других стариков или, того хуже, нестариков, и
они со мною расправятся.
И тут я совершил то, чего уж никак от себя не ожидал. Я положил свой
пакет на груду кирпичей, повернулся в сторону старика, расстегнул штаны,
вынул член и стал не спеша писать. Длительно и церемонно я орошал пустырь
этой руками человека созданной пустыни на глазах у одного из ее бедуинов.
Теперь мне понятно, что я поступил тогда гениально просто, по-собачьи
инстинктивно. С одной стороны, старику стало ясно, что я не боюсь его и кого
бы то ни было вокруг, раз так спокойно писаю. Кроме того, сам акт
мочеиспускания был актом дружелюбным, мирным, я как бы завилял хвостом в
сторону старика.
Пописав, я застегнулся, взял пакет и пошел своей дорогой, не торопясь. Я
размышлял. Дела мои были хуевые, я находился в самом опасном месте Большого
Нью-Йорка и был в своих белых тряпках совершенно беззащитен. Нужно было
выработать манеру поведения. "Если ты, Эдвард, будешь торопливо метаться по
пустым черным улицам, кто-нибудь обязательно тебя увидит, поймет по твоей
испуганной торопливости, что ты чужой, и или убьет тебя, или ограбит догола,
или кто знает, что сделает. Отрежет тебе руку, или ногу, или член. Что в
голову придет аборигенам этой каменной страны, недоступной и воображению
маркиза де Сада, то они с тобой и смогут сделать, после несложной, но
приятно возбуждающей несколькоминутной охоты на тебя".
Как бывалый и практичный солдат я пришел к выводу, что самое разумное,
что я могу сделать, - это идти не торопясь, делая вид, что я здесь по
делу. Откуда "им" на хуй знать, может быть, я гуляющий здесь для своего