"Эдуард Лимонов. On the wild side" - читать интересную книгу автора

ногами. "Дай парню ключи, пусть он идет спать! - приказал я Леле. - Гуд
бай, Тьерри!" - сказал я ему.
"Спасибо, Эдвард, - улыбнулся он. - Очень жаль, что я не могу пойти с
вами, но я слишком устал за прошедшую неделю. Я нуждаюсь в хорошем сне. И
мои ноги..." На все еще шумном во втором часу ночи Бродвее, около
пересечения его с 8-й улицей, пьяная Леля, вытягиваясь вверх к высокому
Тьерри, опять стала требовать, чтобы он тщательно вымылся, перед тем как
лечь в ее постель.
"Хватит пиздеть про свою неприкосновенную постель, - прервал ее я. -
Лучше объясни ему, какой ключ открывает какой замок, и пусть идет. Он спит
на ходу от усталости. Не будь буржуазной занудой..."
Мы пошли. Я и Элиз впереди, в руке у Элиз пластиковый мешок с галлоновой
бутылью номер два, в которой еще было приблизительно на четверть белого
вина. Пройдя блок и вдруг обнаружив, что Лели рядом с нами нет, мы
оглянулись и увидели ее присевшей прямо на Бродвее на корточки. Штаны были
сдвинуты у нее на колени, голый зад лоснился в луче бродвейскою фонаря. Она
писала.
"Еб ее бога мать! - выругался я. - Совсем с ума сошла!"
"Она всегда так делает, когда напьется, - равнодушно констатировала
Элиз. - Она тогда писает часто и где придется. У нее тогда недержание
мочи". Мы пошли дальше, я, стараясь не думать о Леле. Сзади раздавались ее
крики, требующие, чтобы мы ее дождались:
"Бляди! Подождите же! Суки!"
"Ты что, не можешь потерпеть? - сказал я Леле зло, когда она догнала
нас. - Или, по крайней мере, отойти за угол?!"
"Не будь ханжой, Лимонов!" - пьяно крикнула Леля.
"Если тебя кто-нибудь попытается выебать в следующий раз, когда ты вот
так присядешь со своей жопой, я за тебя заступаться не буду!" - объявил он
ей очень зло. Мало того, что они меня тащили туда, куда я не хотел идти,
так я еще должен был любоваться на их физиологические отправления.
Остаток дороги до дома Алекса в Сохо мы про шагали в молчании, изредка
прерываемом несложными вопросами Элиз, обращенными ко мне, и руганью
спотыкающейся время от времени на хуевых мостовых Сохо Лели... Из
хромированного, с зеркалом в потолке, необычайно роскошного для Сохо
элевейтора мы вышли прямо на Алекса Американского.
"Здорово, Лимон, еб твою мать!" - Кривая улыбочка была на губах моего
друга. Он с силой сжал мою ладонь и, притянув меня к себе, обнял. "Еб твою
мать" прозвучало как ласка. Алекс обнял и скользко поцеловал меня. От него
пахнуло потом и духами "Экипаж".
Он очень изменился. Коротенькая шерстка прикрывала его крутую крепкую
голову. Раньше волосы были парижские, эстетские, длинные. Из-под белой
тишотки без рукавов белыми круглыми мешками выпирали плечи. Он набрал веса
и сил. Неизменные кавалерийского типа сапоги и черные узкие деми-джинсы
дополняли его костюм.
"Здоровый стал, как зверь. Накачался!" - объявил я, оглядев Алекса. Он
не только накачался, но и шрамов у Алекса прибавилось. В дополнение к
старым шрамам на руках и не так давно появившемуся шраму, пересекающему
лицо (такой шрам мог иметь его папа-кавалерист при взятии Берлина или
другого враждебного города, - сабельный), даже плечи Алекса теперь были
украшены шрамами. Злые языки утверждали, что Алекс режется сам, при помощи