"Эдуард Лимонов. Анатомия героя " - читать интересную книгу автора

межнациональной розни. Каяться я не собираюсь. Борьба продолжается. Мы
вернемся в Книнскую Крайину.
Осень 1996 г.

* * *

ДЕВОЧКА-ЗВЕРЬ


Ее привела ко мне ее светская мама. Портье дорогого отеля "Мажестик",
где я проживал, ожидая транспорта на войну в Книнскую Крайину, носатый,
крупный лакей, уговорил меня по-французски: "Мсье, ее мама считает Вас
гением, ее дочь без ума от Вас, она видела Вас по теле, на "студио Б". Это,
разумеется, не мое дело, мсье, но на вашем месте я бы поговорил с девочкой.
Ей 17 лет и она из очень почтенной семьи, ее дед был сослан при Тито на
острова, девочка только что окончила лицей. Она ждет Вас у лифта. Ее мама
ушла". Я повесил трубку и спустился, вздыхая, в вестибюль.
Девочка ждала меня у лифта, была одета в рваные чистые джинсы и короткую
кофточку и сжимала в руках все мои книги, изданные по-сербски. Девочка
оказалась жгуче-черноволосой, на голову выше меня ростом, смотрела на меня
взглядом липкого мухомора, глядящего на муху, и была похожа сросшимися
иссиня-черными бровями на красавицу Йованку Броз, могучую жену Тито.
Девочка-зверь, как тотчас окрестил я ее, выбрала собрать волосы в пучок.
Я пригласил ее в пустой еще бар. Мы сели за столик, стали пить кофе и
говорить по-французски. Было послеобеденное время, в отеле страны, граждане
которой вот уже три года вели сразу несколько войн, готовились к очередной
бурной ночи шикарного отеля в австро-венгерском стиле. Пришел седой красивый
пианист и тронул клавиши джазовой мелодией. Меняли букеты живых цветов на
огромные свежие букеты живых цветов. Девочка смотрела на меня огромными
глазами восточной красавицы и теребила повязанный на шее бантом шелковый
шарф. Девочку звали Милица, что значит "миленькая". Она и вправду была
миленькая, как рослый сильный юный тигр. У нее были большие руки с длинными
пальцами. Мы поговорили о литературе, я подписал ей все мои книги. Все это
было прекрасно, но я приехал в Белград не для того, чтобы пить кофе с
девчонкой-красоткой-великаншей, и, глядя на ее грубые женские турецкие губы
и припухший славянский подбородок, отвечать на ее детские вопросы. Мне нужно
было уезжать через Балканы на войну, а транспорта все не было.
"Я сожалею, но мне пора, меня ждут", - сказал я, встал и не прибавил,
где и кто ждет. "Да, я понимаю", - сказала она грустно, и тоже встала. Мы
направились к лифту. Она шла впереди, и ее крупная попа на длинных ногах
высоко и трогательно подрагивала передо мной. Завиток смоляных волос
откололся от пучка и упал на белую шею. Все это - и попа, и шея, и волосы, и
джазовая мелодия пианиста, и запах пролитого алкоголя, они там внезапно
что-то пролили в баре, - сложилось вместе, и результат оказался неожиданным.
У лифта я сказал ей: "Хотите, я вас провожу? Мне только нужно подняться в
номер переодеться".
Она вошла в лифт со мной. В молчании мы вошли в мой номер. Она села на
кровать и положила руки на колени. Мои книги - рядом. Дальнейшее случилось
само собой. И вот уже в месиве крахмальных простынь, одеял, ее и моего тела,
могучих ее ног, зада, на удивление небольших грудей, мы общей группой,