"Эдуард Лимонов. Убийство часового " - читать интересную книгу автора

предлагает нам поглядеть на врагов: я заглядываю в прицел. Видны две спины и
обращенное ко мне усатое лицо, на голове - кепи. Лицо шевелит губами. Враги
Приднестровья - мои враги, я спрашиваю: "А нельзя ли врезать?" Нельзя,
начались переговоры о перемирии. Жаль. В перемирие Кириллов, как и все без
исключения гвардейцы, не верит, но вынужден подчиниться.
Разговариваем в штабе поста. На столах рация, множество оружия. Хлеб,
высохший и свежий. Банки с солеными помидорами. Банки с тушенкой на полу.
Кириллов, большой седеющий мужик, радушно угощает нас: "Налегайте на
помидоры и тушенку, не стесняйтесь. Нас население снабжает. Все время
что-нибудь приносят". Пренебрегая тушенкой, наши два гвардейца набрасываются
на воду, у них в роте с водой плохо. Сигареты, я замечаю, у нашего
гвардейца - "Флюэреас". Трофейные? Забываю спросить.
По дороге в штаб батальона, рядом с пушкой ЗСУ, глядящей в "румынскую"
сторону, обнимаются девушка и гвардеец. Ее рука ласково сползла ему на
задний карман брюк. И это война. Я встречаю старую знакомую: "бабка Зоя"
идет куда-то с сумкой. Просит меня позвонить родственнице в Москве. Дает
телефон.
В штабе комбата не оказалось. Мы находим его в обширном сарае. Сидит на
стуле, окруженный бойцами, среди них его фронтовая подруга Таня, и принимает
просителей. Грустный, животастый мужик просит бензина - отвезти больную жену
в Тирасполь. "Дать бензина". Один из ротных командиров, не явившийся утром
на совещание, мнется перед комбатом и наконец выкладывает правду: "Напился я
накануне вечером, прости, комбат". Комбат не прощает, это уже не в первый
раз. "Я тебя снимаю, ты не можешь быть командиром. Исполняй обязанности,
пока не найду тебе замену". Приводят полицая. Рыхлый человек среднего роста.
Серые брюки, серая рубашка. Некто Чебанов. Недавно все местные газеты обошла
фотография истерзанного "румынами" человека. Звезда и буква V вырезаны на
груди, на руках и ногах, на животе. Население утверждает, что его выдал
"румынам" Чебанов. "На улице Шестакова мучили человека,- медленно начинает
комбат.- У нас есть неопровержимые показания, что это ты его предал. Его
настигли на улице после встречи с тобой..." - "Это неправда",- угрюмо
говорит полицай. "Неправда? А вот женщина знает и видела другое..." Комбат
дает слово свидетельнице. Она видела Чебанова и его жертву вместе за
четверть часа до нападения на последнего. "Почему ты не пришел сюда, к нам,
бороться за Приднестровье?" - спрашивает комбат, рыжие глаза холодеют. "Я об
этом думал, но не принял решение".- "У тебя ведь было оружие как у
полицейского. Где твое оружие?" - "Осталось в отделе". Костенко вздыхает.
"Ты все врешь,- заключает он.- У нас о тебе другие сведения. У меня нет
времени слушать твою ложь. Даю тебе десять минут на размышление... Витя,
отведи его обратно, в подвал, пусть там подумает... Или нет, вон посади его
на скамейку. Десять минут. Вот тут корреспонденты, пусть они будут
свидетелями, признаешься, обещаю, что отвезут тебя судить в Тирасполь. Не
признаешься - пеняй на себя..." Чебанова уводят. Исхода дела мы не
дожидаемся. Есть возможность увидеть убитую снайпершу, мы уезжаем, вскочив в
БТР...
Когда через несколько дней мы опять оказываемся в штабе комбата
Костенко, нам уклончиво отвечают, что Чебанова "нет". Как хочешь, так и
понимай. Я надеюсь, что предателя-полицая шлепнули и тем заставили
восторжествовать и правосудие, и справедливость.
Роман в бронежилете, боец батальона "Днестр", за рулем "уазика". За его