"Эдуард Лимонов. Лимонов против Жириновского " - читать интересную книгу автора

не пошел к Жириновскому, остался, дабы не потерять средство транспорта.
Жириновский, как всегда,- был пария. Его не приглашали, не звали. И так
как место съезда держалось в секрете, никто не знал, куда мы поедем, то в
конце концов Жириновский вместе с большей частью журналистов остался за
бортом происшествия. Мерзнул где-то с ними, в городке, кажется, Павловский
Посад, который еще вчера был объявлен как место съезда. Туда же, к нашему
удовольствию, уехал и ОМОН. Мы же без особых происшествий в 12 часов десять
минут прибыли в городок Вороново, где в местном Доме культуры и состоялся
съезд. Закончившийся, к моему разочарованию, ничем. Бедный Владимир
Вольфович! Причин для бойкота, которому его подвергали, без сомнения, было
множество. Вспомним прежде всего, что сказал "один из тогдашних
руководителей" (ВААДа) журналисту Минкину: "К тому же лицо и акцент
Жириновского достаточно характерны". Помимо лица и акцента (Жириновский не
говорил этого тогда впрямую), но, глядя на него, они понимали, что вот
человек, "умеющий торговать". (Повторяю его, Жириновского, фразу на стр. 140
"Броска на юг" НЕ УМЕЮТ ТОРГОВАТЬ НИ СТАВРОПОЛЬСКИЙ МЕДВЕДЬ, НИ УРАЛЬСКИЙ.)
Вечером на Манежной площади состоялось Всенародное Вече, я уже говорил,
что выступал на нем (на моем выступлении настоял тогда Зюганов!) и приводил
грустный комментарий Архипова в "Соколе". "Вечерняя Москва" от 18 марта
писала тогда:

"Устроители не пустили на митинг Жириновского, вытолкали его взашей, и
тот быстренько соорудил себе трибунку несколько поодаль".

Недоброжелательство коммунопатриотов к Жириновскому выглядит еще и как
неблагодарность, если (я не обладаю точными сведениями на этот счет) принять
за чистую монету утверждение того же Архипова, что за "трибуну" - два
сцепленных вместе автобуса с платформой на них, за "броневичок" заплатил
Жириновский. Там, на той платформе, познакомился я с сияющим новой кожаной
курткой Александром Невзоровым.* Представил нас Алкснис. Только что входящий
в круг лидеров, я уже заметил, что неприкрытое соперничество существует
между этими боярами оппозиции. Соперничество известности. Хвастливые и
тщеславные как малые дети, даже на платформе они старались выпендриться, шла
борьба за первый ряд, у борта трибуны, обращенной к зрителям. Я пришел к ним
очень известным человеком в другой области, из литературы и журналистики,
восемнадцать лет прожил за границей, они не понимали меня, думаю, долгое
время, и как экзотическую птицу исключали первое время из соревнования. Там,
на трибуне, Невзоров обвел меня с головы до пят взглядом (на мне была
пролетарская албанская кепка, купленная в Черногории, таких уже не
выпускают, матросский бушлат с пуговицами с якорями, сапоги). "А,
прославленный Лимонов! Что ж вы так бедненько одеты, парижский писатель!"
"Замаскировался,- ответил я, а вы одеты, как успешно ворующий цыган". Не мог
же я ему объяснять, что в жирных странах у людей вырабатывается презрение к
слишком новой одежде, и он действительно выглядит если не как цыган, то как
купивший себе самую блестящую кожаную куртку приехавший на заработки в
Германию чернорабочий поляк. В бесцеремонном замечании Невзорова на мой счет
звучала ревность. Он даже не скрывал ее. Зато во всех встречах с Анпиловым
он всегда показывал себя честным, радушным, открытым ко мне человеком. Мы
друг другу симпатизировали. Надеюсь, что в камере Лефортовской тюрьмы будет
ему чуть теплее.