"Ян Линдблад. Белый тапир и другие ручные животные " - читать интересную книгу автора

же я заполучил диабет и почти все лето провел в больнице, а там,
естественно, мне не довелось воспользоваться оружием, волнующим воображение
мальчишки, который, как и все его сверстники, черпал идеалы из книг про
индейцев. Зато вернувшись домой, я сразу принялся упражняться в стрельбе из
лука во дворе - по правде говоря, и в комнатах тоже. И постепенно научился
стрелять довольно метко. Пользуясь, как это делают индейцы, так называемым
методом инстинкта, я с семи-восьми метров попадал в канцелярскую кнопку.
И вот наступили летние каникулы, мы выехали на дачу, и в первый же
день, взяв лук, я стал изображать Зверобоя. Мой взгляд искал то ли
злокозненных индейцев, то ли добычу, достойную славного охотника. Бизоны мне
что-то не попадались, зато в воздухе кружили голосистые молодые скворцы. Я
подкрался к яблоне, где сидело несколько крикунов, взял лук на изготовку,
ощутил унаследованную от предков охотничью страсть, тщательно прицелился и
выстрелил.
Ура! Попал!
Я был горд, я ликовал. Стрела, ударяясь о ветви, упала па землю; на
острие бился и трепетал бурый комок. Я подбежал - и ликование сменилось
ужасом, которого мне никогда не забыть. Несчастная пичуга билась в
судорогах, крича и истекая кровью. Все кричит и кричит, и корчится, и
пытается повернуться, опираясь на трепещущие крылья... Глядя, как ее
покидают силы, я ощутил прилив стыда и отчаяния. Текли бесконечно долгие
секунды, вместе с ними из маленького тельца безвозвратно вытекала жизнь, и
повинен в этом был я.
Убей этот выстрел жертву наповал, возможно, мое будущее сложилось бы
иначе. Охота искони была и остается одним из главных промыслов человека,
поэтому пробудить в мальчишке охотничью страсть очень легко. Не выказывать
своих чувств товарищам считается доблестью, и будь в ту минуту рядом со мной
кто-нибудь из сверстников, смерть скворца, наверно, не произвела бы па меня
такого впечатления. Но я был один. И был заклеймен па всю жизнь, стал одним
из тех, кто не выносит зрелища страдающих зверей, воспринимает как личный
позор, когда люди мучают животных по недомыслию или - того хуже - умышленно.
А еще мне кажется, что этот случай чрезвычайно обострил мое восприятие
животных как индивидов. Скворец был не птицей вообще, он был индивидом, душа
которого открылась мне с потрясающей силой в эти его предсмертные секунды.
Поэтому, а также потому, что с годами мне довелось очень близко узнать
"личности", представлявшие самые разные виды животных, мне трудно подходить
к вопросам охраны природы так беспристрастно и бесстрастно, как принято в
официальных дискуссиях, - и я горжусь этим. Конечно, если руководствоваться
только своей симпатией к тем или иным ручным животным, легко сбиться на
сентиментальность, от которой для дела нет никакого прока. А вот если ваша
симпатия к индивидам выработалась за месяцы, годы круглосуточных наблюдений
из тайников, позволяющих незаметно следить вблизи за "дикими" особями тех же
самых видов, вам легче удержаться от крайностей в своих суждениях. Мне
посчастливилось, я много лет собираю скрытой камерой как в шведских лесах,
так и в Южной Америке данные, которым, на мой взгляд, цены нет.
Но в этой книге речь пойдет преимущественно о некоторых ручных
животных. Писать о них меня побудила своего рода ностальгия. Большой город,
благоустроенная квартира, как мне в конце концов пришлось признать, -
неподходящее место для существ, созданных для жизни на воле. У меня душа не
лежит держать таких животных в клетках, это для них противоестественно,