"Ян Линдблад. Белый тапир и другие ручные животные " - читать интересную книгу автора

львов - совсем не то, что пытаться проникнуть в тайны поведения ягуара или
животных, составляющих его добычу. Густой мрак тропических дебрей с редкими
и тонкими лучами лунного света - не самая подходящая обстановка для
наблюдений, рассмотреть что-либо почти невозможно, остается удовлетворять
свое любопытство за счет обоняния и слуха.
Мой интерес к фауне лесов и полей начался с животных, которые гостили у
нас дома. Мальчишкой я был довольно одинок - отчасти из-за болезни, отчасти
из-за не совсем обычных внешкольных увлечений. Хотя я по большей части
держался особняком, меня никак нельзя было назвать смирным ребенком.
Напротив, я был таким непоседой, что мама по совету одной знакомой
определила меня в школу танцев, где я познакомился с основами классического
балета. И когда я, самый младший в этой школе, в шесть лет занял первое
место на ежегодном смотре, старшие решили, что мне следует поступить в
балетное училище оперного театра. Семь лет занятий в училище были для меня
суровой, но хорошей школой. Правда, это мне не облегчало бремя изоляции.
Мальчишки; в гимназии дразнили меня "балетмейстером", издевались и нередко
поколачивали. Уж очень я был непохож на других, занимался танцами, "словно
девчонка", а то вдруг изменюсь в лице, покроюсь потом и дрожу всем телом.
Тогда мало кто слышал про инсулинную недостаточность, даже мои преподаватели
не представляли себе, что это такое, и нередко были со мной ненамеренно
жестоки.
В то тяжелое время в моей жизни произошли важные события. Комплекс
неполноценности побуждал меня все настойчивее тренировать мышцы, и, кроме
балета, я занялся акробатикой. Я уступал одноклассникам в росте, и драчуны
не могли устоять против соблазна показать свою силу на безобидном слабаке.
Но постепенно картина изменилась. Я стал юрким и выносливым, как удав До сих
пор не без удовольствия вспоминаю, как в двенадцать лет применяя особый
прием, который, наверно, был бы одобрен на стоящим удавом, я делал захват и
клал на лопатки какого-нибудь задиру, который был и старше, и ростом
побольше - иначе он не полез бы ко мне.
Есть среди мальчишек забияки; мне даже кажется, что "бои" младших
школьников полезны для развития, особенно если драчуны остаются хорошими
друзьями. Я-то рос без братьев и других спарринг-партнеров, а потому на все
атаки реагировал сперва с удивлением, потом с испугом и наконец с бешеной
яростью. Сам я никого не задирал, но, если ко мне лезли, дрался с
исступленностью терьера. Обостренная чувствительность сделала меня в эти
годы замкнутым и недоверчивым.
И все-таки у меня было много друзей - моих и больше ничьих! Я говорю о
животных. Животные заменяли мне двуногих товарищей, и я почувствовал и
осознал то, о чем дальше расскажу подробнее: на дружбу животных можно
положиться до конца.
В том, что я, физически уступая другим, постепенно утверди, себя, был и
свой плюс. Благодаря этому я с особой силой чувство вал, как это
несправедливо, когда какой-нибудь верзила тиранил малыша. Такие вещи
вызывали во мне еще большую ярость, чем когда я сам подвергался нападению. И
я бросался в бой, не задумываясь над исходом.
Когда мне было девять лет, произошел случай, который, воз можно, в
жизни кого-нибудь другого не оставил бы и следа. Я же до сих пор с
мучительной ясностью помню этот эпизод.
Годом раньше я получил в подарок на день рождения лук и стрелы. Тогда