"Астрид Линдгрен. Мы - на острове Сальткрока (Повесть)" - читать интересную книгу автора

и пишу, а высоко в небе проносятся быстрокрылые ласточки. Они гнездятся под
крышей Столярова дома по соседству с Пеллиными осами, хотя я не думаю, чтоб
ласточки и осы общались между собой. Мне нравится общество ласточек, шмелей
и бабочек, которые летают и порхают вокруг меня, но я была бы еще более
признательна, если бы ты, Юхан, перестал высовывать свой нос из-за угла
дома, так как я зла на вас всех и собираюсь еще немного позлиться, если
только смогу. Хотя бы до тех пор, пока не закончу свои руны в память о
первом праздничном вечере здесь, на Сальткроке.
Проснулась я утром от песни. Так и есть: папа уже в саду и распевает во
все горло. Видно, он встал ни свет ни заря и накладывал последние мазки на
садовую мебель. На этот раз, правда, он обошелся без пульверизатора и
работал обычной малярной кистью! Стоя в саду под окнами дома, он с чувством
распевал "Цветущий остров", "Объятия Руслагена" и всякие другие
душещипательные песни. Я вскочила, быстро оделась и выбежала в сад. Только
тут я увидела, каким ослепительно голубым был сегодня фьорд. Мои
возлюбленные братья уже были на ногах и без дела слонялись возле дома. Я
взяла их с собой на янсонов выгон. Домой мы вернулись с охапками полевых
цветов и зеленых веток и превратили Столярову усадьбу в цветущую беседку,
где в каждом углу благоухало лето.
Когда во фьорд вошел, дымя, пароход "Сальткрока I", украшенный с носа
до кормы молодыми березками, он тоже походил на цветущую беседку. На палубе
играл аккордеон и по-летнему одетые нарядные пассажиры пели "Цветущий
остров" и "Объятия Руслагена", точь-в-точь как папа утром, только не так
мелодично.
Вся Сальткрока высыпала на пристань, подумать только. Да и что на
острове может быть интереснее, чем бежать к морю встречать пароход, особенно
праздничный? Мы все там были, кроме Бьёрна.
Я была нарядная, я была ужасно какая нарядная в своем светло-голубом
платье для танцев. Увидев меня, Юхан и Никлас даже присвистнули. Чего уж
больше! Если даже родные братья присвистывают, есть от чего немножко
возгордиться! Так я шла, довольная собой, в ожидании чего-то необычного.
А Пелле не был таким довольным.
- И зачем только нужно надевать всю эту ужасную одежду? - сказал он. -
Разве только потому, что сегодня праздник середины лета. И кто придумал
мучить детей пиджаком, белой рубашкой и галстуком? Правда, бывает, что
устаешь от всех этих драных джинсов и хочется надеть что-нибудь другое.
- Да, сынок, нужно, - ответил папа, - и ничего в этом страшного нет.
Только постарайся не испачкаться и не облиться; ты только выиграешь от
этого!
- Скажи еще, чтоб я близко не подходил ни к чему интересному, и тогда
вы с Малин выиграете от этого, - добавил Пелле.
И тут он увидел Чёрвен, ту самую Чёрвен, которую все до сих пор
привыкли видеть в клетчатых брючках и коротеньком пушистом свитере домашней
вязки. Но сегодня она разоделась в белое вышитое платьице с лучеобразными
складками, расходившимися книзу. А выражение ее мордочки не поддается
описанию. За версту было видно, что она думает: "Ну что, съели? Даже рты от
удивления разинули!" И верно. Боцман и то присмирел в обществе своего с
иголочки одетого приятеля. Даже Пелле сторонился Чёрвен и молчал. Тогда она
спустилась с высоты своего величия и сказала:
- Пелле, знаешь что? Давай бросать палочку, а Боцман пусть приносит. А