"Виль Липатов. Глухая Мята (повесть) " - читать интересную книгу автора

боятся человека. Затем лоси поворачиваются, уходят - река еще не вскрылась.
По тальникам и соснам они рвутся с шумом. Копыта гулко бьют в землю.
Головной лось метет рогами по веткам, и, обледеневшие, тонкие, они мелодично
поют.
Сонное царство - ночное Приобье в марте...

В обшитом досками бараке раньше жили рабочие химлесхоза - на соснах,
растущих окрест, еще сохранились следы подсочки. На фасадной стене барака из
конца в конец буквы: "Мы здесь жили!" - и помельче: "Не дай бог - еще жить!"
Последняя фраза накрест перечеркнута мелом.
Вокруг барака дыбится глухой, нехоженый сосняк; снежная поляна покрыта
пятнами мазута. Позади барака растет сосна; она навалилась на него, обняв
ветвями, и сверху, с птичьего полета, он, наверное, не виден. В четырех
маленьких окнах желтеет огонь, квадраты света косо падают на поляну.
Это и есть Глухая Мята...
В одной из комнат барака - большой - тускло горит керосиновая лампа, на
ребристых, штукатуренных стенах покачиваются человеческие тени. В бараке не
спят. У стены, на широкой лавке, кинув руки за голову, лежит человек. Лица
не видно.
- ... С Колымы на Сахалин подался, - задумчиво рассказывает лежащий. -
Город там есть, Чехов называется... Ничего городишко! Ресторан, каждый день
играет оркестр, заработки хорошие. Сами судите, я на строительстве по две
тысячи огребал. Хорошо жил - без водки обедать не садился...
Он замолкает. Меж локтей валит сизый махорочный дым, завивается
кольцами, спиралями, сизыми прядками течет к зеву открытой, весело, как
костяшками на счетах, потрескивающей смоляными дровами печке. В бараке
тепло, дремно. Слушатели неподвижны.
- В Чехове год прокантовался, на консервный завод перешел. Тоже ничего
жил; правда, водки здесь не было, спирт пили. Зато девок, баб на этом самом
консервном заводе - миллион! И половина незамужних!
Он привстает, жестикулирует рукой с самокруткой и заливается икающим,
здоровым хохотом.
- ... Половина незамужних, хотите верьте, хотите нет!
Теперь хорошо видно его лицо - круглое, розовое, тугое, точно резиновый
мяч. Глаза у него светлые, волосы тоже.
- Будьте уверочки, я им не давал спуску! - заливается он и крутит в
воздухе пальцем. - Как приглядел, так - моя! Хорошие попадались бабоньки! -
Он останавливает палец, поднимает другую руку и делает такое движение, точно
солит кончик его. - На ять бабоньки!
Один из сидящих за столом - пожилой, бородатый - удивленно прицокивает
языком:
- Вот ведь, как говорится... Ведь ты скажи, какое дело!
Это рабочий Никита Федорович Борщев.
- Ведь ты скажи, какая у человека память! - трясет бородой Никита
Федорович. - Ведь все помнит!
За столом улыбаются. Рядом с Никитой Федоровичем примостился на краешке
табуретки худой и длинновязый парень - Петр Удочкин. Он, изредка поматывая
вялым чубом, чертит на столе черешком ложки однообразную завитушку и
внимательно слушает Силантьева. Он улыбается тогда, когда улыбается
рассказчик, делается серьезным, когда тот сгоняет веселость.