"Виль Липатов. Дом на берегу" - читать интересную книгу автора

Виль Владимирович Липатов


ДОМ НА БЕРЕГУ

Было такое время, когда несколько длинных лет - после напряженной
корреспондентской работы - жизнь моя замыкалась в тесной городской коробке.
Ночью по стеклам окон скользил тревожно-суматошный свет автомобильных фар,
теплый паркетный пол вздрагивал, за тремя стенами гундосили саксофоны и били
африканские тамтамы, а днем живое трепетное небо то и дело взрывалось: это
реактивные самолеты преодолевали звуковой барьер. Я работал над большой
книгой, писал ее на городском материале, медленно, трудно, уже, к сожалению,
зная, чем повесть кончится, и, наверное, поэтому каждый день выкраивал
счастливую минуточку, когда под вечер вынимал из папки неоконченный рассказ.
В нем все было не так, как за сплошным - без переплета - окном: там текла
медленная и толстая Обь, шли белоснежные тихие пароходы, в темноте похожие
на светящиеся грозди винограда, на берегу сказочным теремом стоял домик
бакенщика Артемия Семеновича - человека веселого, бородатого и фантастически
здорового.
За теремом, в полутора километрах, на яркой горушке лежала деревня Яя.
Ах, какая это была деревня! Как только за высоким обским берегом
показывались ее первые домишки, сразу думалось о человеке, который основал
Яю. Он, наверное, шел куда глаза глядят с легкой котомкой за плечами,
постукивал по земле тальниковой палкой и насвистывал громко, лихо,
разгульно, как дрозд на рассвете. Он шел да шел и вдруг остановился.
"Я-я-я!" - громко удивился человек и замер: так прекрасны были сосняк,
поляна, серп зеленой Оби за березами, озеро, потом названное Чирочьим... Вот
так и встала на родное место деревня Яя, а человека с тальниковой палкой
звали Артемием Семеновичем.
На семидесятом году жизни Артемий Семенович по утрам просыпался с
детской улыбкой. Раскроет тяжелые выпуклые веки, хватит первую порцию
утреннего речного воздуха и улыбнется так, что хочется вместе с ним свистать
по-птичьи. А он уже на ногах, он уже стоит прямой, как тростинка, и гудит
свежим басом:
- Теперь, парнишша, самое время - чайку!
Старик говорил громко, но тишину реки, земли, неба не нарушал, хотя
только один господь-бог знал, как это ему удавалось. Однако именно сквозь
голос Артемия Семеновича, сквозь его движения, смех и даже хохот заполняла
дом сладостная утренняя тишина, и всегда в те минуты, когда он спускался
умываться под речной яр, над головой - постоянно в одном и том же месте -
зеленела большая уютная звезда. А когда мы пили чай, на широком обском плесе
в тумане, дымке и утренней желтизне электрических огней появлялся пароход
"Козьма Минин" - большой, как дом, ленивый, неторопливый, как его капитан
Гребнев-старший.
Мы вместе ехали тушить бакены, и начинался день - голубой, счастливый,
такой длинный, какой бывает только в детстве, когда от рассвета до заката
солнца - месяц. Все было радостью: ужение рыбы, речи Артемия Семеновича, его
борода, ровное веселье, одежда - холщовые штаны, выкрашенные в темно-голубой
цвет, войлочная шапка такого фасона, в которой ходил за плугом Микула
Селянинович. А часам к двенадцати начиналось самое большое веселье: