"Виль Липатов. Наших душ золотые россыпи" - читать интересную книгу автора

месячный отпуск. Носил он черный костюм, а рубашку выпускал воротником на
плечи, чтобы было вольно дышать.
Незадолго до Девятого мая, когда наша газета отмечала годовщину со дня
разгрома фашистской Германии, произошло следующее.
Мой товарищ журналист Борис Ярин - рыжеволосый, шумный, восторженный -
ввалился ко мне поздно вечером, уселся на стул.
- Слушай, - насмешливо сказал он. - Ты вот называешь себя
журналистом... Скажи - называешь!
- Без вступления! - подозрительно попросил я, ожидая подвоха. Так оно и
оказалось. Восхищаясь и бегая по комнате, Борис рассказал о том, что по
поручению редактора он поехал на электромеханический завод за тем, чтобы
написать очерк о рабочем, бывшем воине, в следующий номер. И секретарь
партийной организации, не задумываясь, назвал человека, который был
кавалером всех степеней ордена Славы, а на производстве отлично работал.
- Кого ты думаешь? - ликующе спросил Борис и сам ответил: - Петра
Ильича! Эх, ты - журналист! Живешь с таким человеком в одном доме, на
рыбалку ездишь, а...
Я перебил его:
- Ты разве не знаком с Петром Ильичом?
- Знаком! - грустно сказал он, думая, вероятно, о том же самом, о чем
думал я, - о нашей нелюбопытности к людям, хотя мы и газетчики, о том, что
мы порой проходим мимо того, что грандиозно и очень интересно. И еще я с
печалью думал о том, что мне и в голову не пришло бы такое о Петре Ильиче -
незаметным, скромным был он.
А ведь что оказалось! Петр Ильич форсировал Днепр, был в Германии,
лично видел и знал сержанта Егорова, который водрузил знамя Победы над
рейхстагом. Петр Ильич трижды был ранен, раз контужен, но возвращался в
строй. Его жена, медсестра горбольницы, прошла путь до Берлина, служила в
одной части с Петром Ильичом, где они и познакомились, поженились. У нее
тоже два ордена, но я всегда видел ее в простом, скромном платье -
озабоченную, занятую Наташей и домом, такую обычную, негероическую,
незаметную. Она порой приходила к нам позвонить по телефону и долго,
смущенно извинялась за беспокойство, а получив разрешение позвонить,
говорила в трубку так тихо, что мне приходилось успокаивать ее, просить,
чтобы не стеснялась говорить громко. Она ведь звонила в больницу, чтобы
узнать о самочувствии своих больных.
При следующей нашей встрече Петр Ильич смущенно сказал:
- Просто не было случая рассказать о войне... Вы дадите мне "Шагреневую
кожу"?
- Петр Ильич, какие могут быть вопросы?
Теперь я понимал все - почему он затаивался, молчал, когда мы говорили
о войне, на которой из нас, юнцов, никто не был, и знали мы о ней из книг и
рассказов людей. Он же, знавший войну, ненавидел ее; мы, не знавшие, видели
в ней только героическое, возвышенное.
С тех пор прошло больше трех лет. Петр Ильич по-прежнему ездит на
рыбалку, работает на своем заводе, его фотография висит у проходной,
вечерами он занимается с Наташей и сам с удовольствием решает алгебраические
задачи. А я постоянно вспоминаю о нем, когда встречаюсь с незнакомыми
людьми, когда мне предстоит говорить с ними, общаться и жить. Страх перед
тем, что новый человек может пройти мимо меня, не раскрыв душу, что я могу