"Виль Липатов. Шестеро" - читать интересную книгу автора

к чувству, которое передается к нему от машины через металл рычагов. Чутка и
послушна многотонная машина, ласково отзывается на легкое движение тонких
Сашкиных рук: то грозно воет мотором, то нервно вздрагивает железным
корпусом, как лошадь после пробежки, и кажется ему, что сила машины - его
сила. Он ощущает ее пальцами, всем телом, и, когда машине тяжело, Сашка
напрягается, подается вперед, подталкивает трактор, шепчет: "А ну, давай,
давай, голубчик!" И облегченно вздыхает, когда мотор прерывает тяжелый вой:
"Спасибо, голубчик!"
Машина круто поднимается на большой подъем. Сашка привстает с сиденья,
вытянув голову на тонкой нежной шее, смотрит вперед в чернильно-черную мглу.
Сашка сам не знает, по каким предметам ориентируется, как находит дорогу, он
чувствует ее всем телом, всей машиной, и руки быстро передвигают рычаги,
регулируют газ.
- Ничего, пока ничего, - одобрительно говорит Калимбеков и откидывается
на мягкую спинку сиденья. Засыпает он быстро, но во сне беспокойно
разговаривает, двигается, скрипит зубами.
Сашка прикрывает его ноги тулупом, и от этого ему самому становится
уютно, тепло. Он ведет машину дальше и думает о себе как о постороннем. В
думах о себе Сашка совсем не такой, какой есть на самом деле, - в думах он
высокий, уверенный, черноволосый, чем-то похожий на Гулина. И этот человек
не Сашка - по-своему мудро и строго относится ко всему тому, что делает и
говорит Сашка Замятин.

5

Северный ветер дует навстречу тракторам, подхватывает синие дымки
выхлопов, заносит гарь в щели кабины. В ветровом стекле качается тайга.
Причудливой, незнакомой кажется она - точно облиты известью стволы сосен,
темна хвоя, розовым и зеленым отливает снег; длинные тени движутся, точно
живые, качаются, хватают машину за гусеницы. За деревьями скрывается тайна.
Но каждый освещенный фарами уголок тайги на мгновенье становится знакомым,
обжитым - аккуратно и светло заливают его прожектора, ограничив стеной
сосен; низким потолком неба.
Тело Свирина зябко вздрагивает под телогрейкой, в голове тупая боль, на
душе муторно, тяжко. Он морщится от запаха гари, встряхивает головой, но от
этого еще сильнее давит в висках, тошнота подступает к горлу. "Зачем пил?" -
думает он, оглядываясь на Гулина. Тракторист безмятежно спит, прикрывшись
тулупом, - торчит нос с горбинкой, крепко зажмурены глаза, вокруг них
глубокие морщины. Но лицо Гулина спокойно, спит крепко: как лег час назад,
так и не пошевельнулся ни разу, хотя машину качает из стороны в сторону, как
на волнах.
Гулин бросил рычаги управления за полчаса до конца своей смены.
Вспотевший, разгоряченный, влез он в кабину, когда трактористы разобрали
завал, усевшись за рычаги, сказал весело:
- Хорошо погрелись, начальник! Люблю горячую работенку! - и резко
тронул машину вперед. - Ты что же топориком не помахал, а, начальник? - И,
не дождавшись ответа, посочувствовал: - Чердак трещит? Это бывает. В
деревеньке опохмелимся. А слаб ты, начальник!
Минут через десять он потянулся, хрустнул пальцами:
- Устал немного. Садись-ка ты!