"Виль Липатов. Смерть Егора Сузуна" - читать интересную книгу автора

Ивана Васильевича и в том случае, если бы Егор Ильич Сузун своевременно, в
самый нужный момент не совершил бы Великую Октябрьскую социалистическую
революцию.
Иван Васильевич, наверное, ждет, что Егор Ильич тоже улыбнется добро и
ласково, как всегда, похлопает его по руке и скажет: "Вот так-то, дорогой
мой друг, свет Васильевич!" Но сегодня Егор Ильич не улыбается, не хлопает
его по руке - лицо Егора Ильича сурово, глаза стальные, а усы вытянуты
прямыми линиями вдоль губ. Он сегодня сердит, Егор Ильич, и по всему видно,
что разговор предстоит нелегкий.
О, Иван Васильевич хорошо знает Сузуна! Знает, какими жесткими умеют
быть эти добрые глаза, каким накаленным голос.
- Я слушаю, Егор Ильич, - говорит Иван Васильевич.
- Тебе известно, что почти каждый день восемнадцатый объект с утра
остается без раствора? - спрашивает его Егор Ильич и прищуривается. - Тебе
известно, что я почти каждый день путем грязных махинаций выбиваю из Афонина
строительные материалы?
- Власов мне сообщил об этом!
- Ну и...
- Горком намерен слушать Афонина на бюро.
- Когда?
- В августе.
Больше Егору Ильичу ничего не надо! Собственно, даже ответы на вопросы
его не интересуют. Ведь главное в том, каким тоном Иван отвечает. А отвечает
он спокойно, мирно и неторопливо. На лице Ивана Васильевича написаны этакая
философская созерцательность, величественная умудренность. По его лицу можно
понять, что ему все ясно в этом трудном и счастливом мире, а вопрос с
Афониным вообще не стоит выеденного яйца. А чего беспокоиться? Прораб Власов
сигнализировал о директоре Афонине горкому, горком отреагировал и в
августе - через полтора-два месяца - обсудит Афонина на бюро. Одним словом,
все продумано, все ясно. А до августа на объекте восемнадцать по утрам не
будет раствора, Лорка Пшеницын будет подумывать о дезертирстве с трудового
фронта, прораб Власов - терять веру в людей.
Егор Ильич искоса смотрит на Ивана Васильевича и чувствует, как его
охватывает гнев. Нет ничего страшнее спокойствия, властной умудренности,
всезнайства, черт возьми!
- Ты мне не нравишься, Иван! - жестко говорит Егор Ильич и поднимается
с кресла. - Ты стал спокойный как сфинкс! А ну-ка, отвечай, откуда это у
тебя? - Егор Ильич требовательно, испытующе смотрит в глаза секретаря: Егор
Ильич прямой, негнущийся, как бы застывший. Глаза у него пронзительные, рот
твердо сжат, лоб пересекает глубокая вертикальная складка. - Отвечай, откуда
это у тебя?
Иван Васильевич опускает голову. Что он может ответить на вопрос Егора
Ильича? Минуту назад он был глубоко уверен в том, что знает, как быть и как
поступать с директором Афониным, а вот теперь не знает. Иван Васильевич
однажды говорил друзьям, что ему легче отвечать за самые страшные грехи
перед партийной комиссией, чем пять минут стоять перед очами Егора Ильича,
будучи повинным в мелочи.
- Спокойствие опаснее холеры! - жестко продолжает Егор Ильич. - Оно
передается от человека к человеку с быстротой электрического тока. Если
секретарь горкома спокойно говорит о прохвосте Афонине, о нем спокойно