"Виль Липатов. Течет река Волга..." - читать интересную книгу автора

одной мелкой суетной мысли на ум не приходит.
Время . Мне давно на седьмой десяток перевалило, как многие пожилые
люди, пофилософствовать люблю, и вот иногда самому себе не верю: неужели все
это на моей памяти произошло? В газетах пишут: вошла в строй Усть-Илимская
ГЭС, а я... Вспоминаю, как под прищуренным взглядом отца составлял
электрическую батарею для гальванопластики. На улице холодище, окна в
изморози, в избе темно, а керосин жечь - накладно. Составил батарею,
повернулся к отцу, он мне руку на плечо положил: "Запомни, Никола,
сделанное - померло, дело всегда впереди!" Мне тогда всего восемь лет было,
слова отца понять не мог. Вот... И не было тогда ни Усть-Илимской ГЭС, ни
реактивных самолетов, ни телевизоров. Подумаешь об этом, и жизнь такой
длинной кажется, что и себе не веришь, как это ты от примитивных
электробатарей до атомного ледокола протоптал дорогу. А иной раз посмотришь
на свои черные руки - жизнь коротка, как детская распашонка. А это, думаю,
потому, что ремесло, если оно искусство, спешки не терпит, требует от
человека полной отдачи, и жизнь, наверное, потому и кажется короткой, что
ушла незаметными месяцами и годами в искусство... Что? Почему руки черные?
От серебра они черные, ведь так и говорится: "Мастер серебряных дел, черные
руки!"
Работа . Спрашивать, как работаю, - смешное дело! Да мне и самому-то
иногда непонятно, как работаю. Вот почему, к примеру, этот серебряный
завиток я сюда положил, а не ниже или выше? Почему? И нет ответа, хотя
завиток - это позже выяснится - как раз в том месте лежит, где ему по роду
искусства лежать положено. Нет, нельзя объяснить, как работает ювелир, легче
рассказать, как учится.
Учение . Я специальное училище кончил. Но в общем-то нет учению конца -
вся жизнь прошла в учении. С пяти лет помогал отцу калачи-серьги собирать, в
десять лет работал с простой сканью, а на тринадцатом году меня к чеканке по
стали потянуло. Пришел в училище, кругом народ - знакомый. Самый знаменитый
гравер Константин Иванович Осипов мне прямо сказал: "Низкорослый ты, Никола,
в кости тонкий, комплекция, одним словом, не граверная. Иди, брат, по скани
работать!" Вот после этих слов сам себя понял, объяснил себе, почему меня на
граверное дело потянуло, и сказал Константину Ивановичу твердо: "Все
выдержу, не сомневайтесь!" И так на него посмотрел, что мой будущий учитель
только рукой махнул: "Настоящий Грустливый! В вашем роду все вот такие
хлесткие". Теперь, через пятьдесят лет, скажу: учиться было трудно, здорово
трудно, но я, бывало, все хорохорюсь, вида не подаю, что скриплю от
напряжения. Так три года прошли, стал законным мастером, работал ровно и,
как говорили, хорошо, но вот однажды...
Событие . В тот день я обыкновенный портсигар работал, делал русский
орнамент - ничего вроде бы особенного, но вдруг почему-то остановил руку,
задумался, и что дальше было, точно не помню, будто во сне это произошло:
словно сам собой вплелся в орнамент тонкий стебелек льна, расцвел неяркий
цветок, и сразу все вокруг меня как-то изменилось. Почувствовал: это я
наедине с работой улыбаюсь. Вот оно как, думаю, бывает! И, конечно,
вспомнился прапрадед, который говорил, что его улыбка рукомеслу
принадлежит... Отодвинул в сторону портсигар, подошел к окну и почувствовал
такое, словно мне на плечи воз булыжника опустился. Стою, думаю: "Уж не
мастером ли я становлюсь?" И звучат в ушах слова моего учителя Константина
Ивановича: "Станешь мастером, если руку не испортишь!" А потом и отцовские