"Семен Липкин. Записки жильца" - читать интересную книгу автора

гражданской войны он был уничтожен, и на его месте в годы реконструкции
разбили сквер.
Сравнительно недавно Лоренц вычитал в старинной газете, что собор
воздвигли в конце прошлого века, когда улица уже называлась Покровской -
благодаря небольшой церкви, той самой, в которой Антон Васильевич Сосновик
был до конца своей жизни старостой.
Собственно говоря, вход в церковь был со стороны Трехугольной площади,
а на Покровскую она выходила лишь невысокой серой стеной с узкой калиткой и
крохотным окошком сторожа. Робкая, всегда пыльная трава росла у ее подножия,
и пахла трава как-то странно, по-церковному: не то мирром, не то ладаном.
Взрослые, деловые люди не замечали этой стены: она терялась среди множества
лавок и мастерских.
Когда-то в нашем городе в первых этажах торговали и мастерили.
Впоследствии двери были заложены камнем на аршин от асфальта и превращены в
окна.
Исчезли магазины, образовались квартиры. И только легкие шторы из
гофрированного железа, поныне опускаемые с помощью палки с крюком,
напоминают о былой оживленной деятельности.
Правление артели "Канцкультпром", где Лоренц работал вторым
бухгалтером, помещалось на Богадельной, наискосок от Фруктового пассажа.
Чтобы попасть в Публичную библиотеку, Лоренц должен был пройти всю
Покровскую от начала до конца.
Было только три часа дня. Работу прекратили так рано, потому что
председателя правления Дину Сосновик и первого бухгалтера вызвали в райком
партии. Вчера в местной газете появился фельетон под названием "Грязная
игра". Артель среди прочих товаров производила деревянные шашки и домино. В
фельетоне речь шла о том, что черная краска легко сходит, пачкает руки. Само
по себе дело было не очень страшным, так как еще год назад артель сама
поставила в центре вопрос о непригодности черной краски. Но не был ли
фельетон связан с тем, что на прошлой неделе арестовали мать Дины? Ах, для
чего понадобилось мадам Сосновик после той трагедии, что она пережила, опять
приниматься за старое! Зарабатывала Дина порядочно, восемьсот зарплаты да
еще имела по пятьдесят ежемесячно с каждого из трех цехов. Она сама как-то
перед ним расхвасталась: приносят на дом и без вычетов. На двоих хватало.
Живет же он на четыреста двадцать в месяц. Как непонятны, как
глупо-несчастны люди!
Покровская улица упиралась одним концом во Фруктовый пассаж (теперь там
зоопарк), другим - в море. И не только мостовая и тротуары, - иная, высшая
связь была между высокотрубными пароходами, приходившими из дальних стран и
неожиданно, волшебно возникавшими в конце улицы, и кричащей и вместе с тем
невинной роскошью Фруктового пассажа - несметной сокровищницы дынь,
помидоров, винограда, слив, яблок. Это была та связь, которая никогда не
станет цепью, - союз вольного труда и вольного простора, древнейшее братство
земледелия и мореплавания. А между ними на Покровской располагались
торговля, ремесла, просвещение.
Как само детство, сладко пахли акации, те самые акации, которые видели
все, все. Сколько раз он вспоминал о них там, в Польше, в Германии. А цветы
их, болезненно-нежные цветы! Когда он сосал их, долго оставалась во рту
пряная прохлада. Сколько раз он вспоминал и эти дома и вывески - не новые, а
прежние, с "ятью" и твердым знаком. Война окончилась несколько лет назад, от