"Дмитрий Липскеров. Ожидание Соломеи" - читать интересную книгу автора

родился, и, как выяснилось, совершено здоровым, если не считать отсутствия
волос на голове и теле. Откуда окружающие взяли то, что он скоро должен был
умереть, мне до сих пор непонятно. Миома был не только здоровым человеком, и
очень сильным физически. Впоследствии я наблюдал, как он без труда
приподнимал с кровати свою заболевшую мать, пересаживал ее в кресло, а
вечером переносил обратно на кровать. Редкий мужчина мог такое проделать,
так как восьмидесятидвухлетняя старуха весила за двести килограммов. А Миоме
было тогда всего пятнадцать с небольшим лет.
Миома никогда не применял свою силу по отношению к другим. Наоборот, он
казался слабым и всячески это подчеркивал - сутулился, делал вид, что
страдает одышкой, а на уроках физкультуры не мог подтянуться и одного раза.
Своего отца он почти не знал. Тот умер, когда ребенку исполнилось три
года, а до того не жаловал отпрыска своим вниманием, считая его
неполноценным ребенком.
Когда Миому принесли из роддома и положили в постель, отец подошел к
ней, посмотрел на своего глазеющего сына, и ему вдруг показалось, что,
коснись он металлических частей кровати, тело непременно сотрясет разрядом
тока. К тому же желтоватая кожа ребенка вызывала в нем чисто физиологическое
отвращение и напоминала кожу мертвеца.
- Это не ребенок, - говорил он жене. - Это животина какая-то.
Все в Миоме раздражало его. Заставая жену за кормлением младенца, видя,
как он ненасытно ест молоко, отец чувствовал, как к горлу подступает тошнота
и вся плоть восстает против такой картины: желтушный ребенок жадно сосет
грудь семидесятилетней старухи. Тогда он уходил в другую комнату и
задумывался над тем, что, может, посланное ему на склоне лет безобразное
дитя - следствие его безбожия в молодости. И отец пробовал вспоминать
молитвы, часами твердя их в пустой угол, прося у Бога как-нибудь разрешить
ситуацию, взяв хотя бы радиоактивное чадо к себе.
Потом, испробовав молитвы, он начал пить, и его шарахнул обширный
инфаркт. Врачи с трудом поставили отца на ноги, но, придя из больницы и
увидев сидящего на горшке Миому, он снова запил, вспоминая в редкие минуты
просветления всю прожитую жизнь.
До рождения Миомы он искренне верил в то, что жизнь прошла, как надо,
так, как всякому можно пожелать, а то, что у них с женой не было детей, то
уж что здесь попишешь... А сейчас, с появлением Миомы, все как-то пошло
нехорошо, вроде как бы зачеркивая предыдущие годы... И он снова начинал
пить, все запойней, так, чтобы наверняка убить сознание... В день своего
семидесятилетия, после второй рюмки водки, он почувствовал, что в ухо ему
засунули саблю, в глазах помутилось, схватившись за голову, он попытался
было встать со стула, но не смог, безголосо звал жену, но неслушавшийся язык
вывалился изо рта, затем он стал глохнуть, и его на "скорой помощи"
доставили в больницу с сильнейшим кровоизлиянием в мозг. За минуту до смерти
он вспомнил картавого мальчишку, клянчившего просвирки, представил себя
летящим в аэроплане, в последней мечте обнял жену и в том же аэроплане
улетел на небеса.
Самое поразительное в Миоме было то, как он относился к своей матери.
Оба молчащие, они без труда находили общий язык, по взгляду и по жесту
понимая друг друга, как влюбленные. Миома часами мог сидеть рядом с матерью
и, уставившись ей в глаза, гладить ее руки - полные, с массивными золотыми
кольцами на таких же массивных пальцах. По утрам он обычно расчесывал ее