"Виталиий Листраткин. Знак Зверя " - читать интересную книгу автора

таких, тюремных черно-белых тонах. Хо, вот это был прикол! После расклейки сего
изделия на пресловутые заборы Владимира Евгеньевича арестовывали по пять раз на
дню. Он похудел, осунулся, стал нервным, подозрительным и очень похожим на
обшарпанного подвального кота.
После каждого ареста листовки исчезали, но я не забывал их своевременно
восстанавливать. В итоге рожу моего оппонента наизусть выучили буквально во всех
близлежащих отделениях милиции.
Я уж собрался закончить свои проделки, но милицейская тема подтолкнула меня
к идее последнего удара, немного небезопасного для меня и психики подзащитного,
но я уже не мог сдержаться, предвкушая последствия этакого техничного апперкота.

Под покровом темноты перед вражеской дверью, на лестничной площадке, мелом
был нарисован человеческий силуэт, а поверх рассыпаны несколько стреляных гильз.
Завершал сие безобразие слой разбавленного кетчупа, должного олицетворять
пролитую кровь. Ну а сам лестничный пролет был празднично украшен красно-белой
полосатой лентой, украденной мною на ближайшей стройке.
Сам не видел, но захлебывающиеся от восторга очевидцы рассказывали, как
Владимир Евгеньевич ранним утром выглянул, возбужденный нетипичным для такого
времени гулом народного негодования перед его дверью. Реакция жильцов на его
появление была неописуемой...
Какие могут быть сомнения? Это была победа, победа чистым нокаутом, безо
всяких там уверток и судейских прений.
Глава 3. Бар. Продолжение
Петрович безвозвратно ушел в аут, поэтому до требуемой организму кондиции я
доходил уже в одиночестве. Я с трудом убил в себе желание чего-нибудь спеть и
медленно поплелся на выход.
Восхождение по скользким и отчего-то качающимся ступеням бара по сложности
очень походило на покорение Монблана на коньках. Но я победил их, все восемь
проклятых ступенек, сделал шаг на тротуар, с наслаждением затянулся ночной
сыростью и тут же получил удар, сильнейший удар резиновой темнотой прямо под
солнечное сплетение. И еще раз, тем же, но уже по позвоночнику. Я почти теряю
сознание, фырчит клапанами ментовский "бобик", на меня надевают наручники и суют
в утробу этого вонючего транспортного средства.
От сюрприза я заметно трезвею, приобретая некоторую способность соображать.
В "бобике" жуткая холодина, поэтому, когда меня доставили в отделение я уже был
скорбно прохладен и практически трезв.
Меня без лишних проволочек отвели в кабинет к дежурному, мордатому капитану
лет тридцати, в правой руке он сжимал резиновую дубинку, а левой все еще
держался за телефонную трубку.
Капитан очень неразборчиво представился, а еще неразборчивей предъявил
обвинение. В чем суть - толком не помню, но отчетливо уловил, что дело касалось
моих хулиганских выходок, сопряженных с нанесением тяжких телесных повреждений
такой уважаемой личности, как некто Соколов В.Е.
Капитан красочно живописует ужасы, какие со мной произойдут, если я
немедленно не покаюсь, внушительно бьет дубинкой по столу и грозно орет:
- Чего глазами хлопаешь? Ты знаешь потерпевшего?
Отвечаю. Кратко, но исключительно не по делу:
- Дай закурить!
От моей наглости он шизеет и дает напрокат целую пачку сигарет с зажигалкой.
Я по-идиотски простодушно благодарю, обстановка значительно теплеет.