"Михаил Литов. Наивность разрушения " - читать интересную книгу автора

история - история святого. Может быть, я и взял ее, воспринял, допустим,
разумом или запер в мизинце на левой руке, но, как бы то ни было, я,
человек, еще готовый к каким-то действиям, поступкам, к принятию решений,
отнюдь не свят и способен принять не только мудрое, но и несправедливое
решение, а поступок так и вовсе совершить абсурдный и злой. Вернее всего
согласиться на том, что объективно я действительно свят, а субъективно, для
себя, в собственном, так сказать, понимании, ничем не выделяюсь среди
прочих. Назовите это взыскательностью, хотя я думаю, вы все-таки
предпочтете назвать меня сумасшедшим, увидеть во мне того, о ком вы
снисходительно и саркастически говорите: не от мира сего. И это будет вашим
заблуждением.
Мои родители были простыми людьми. Самым впечатляющим напоминанием о
них является доставшийся мне в наследство большой деревянный дом на окраине
Великостолпинска (Великого Столба, как у нас говорят между собой), где я
ныне и живу. Не слишком нужно упоминать, какое образование я получил, ведь
полученной вместе с ним специальностью я давно уже не пользуюсь и никогда
по-настоящему не пользовался, а когда была некоторая попытка, ничем
выдающимся не блеснул. Сочетание человека, характера, образования,
профессии нередко обречено быть игрушкой в руках случая, и мое счастье, что
я вовремя смекнул, насколько нелепо, как-то нежизненно (в смысле вечности)
совершать восхождение по иерархическим лестницам, если ты попал на них
случайно и вообще не по праву, мешая другим, более достойным, занимая чужое
место. Я удачно выскочил из колеса, завертевшего было меня. Это не значит,
будто моя судьба до уродливости изломана. Правда состоит в том, что я,
добравшись до середины жизни, совершил то, к чему всей душой стремился
давно, я отошел от борьбы за существование, вернее сказать, от имитации
борьбы, поскольку на самом деле я никогда и не боролся. Я не перестал
питаться, однако научился ограничиваться минимумом, и скудный рацион,
который в иные дни сводился к хлебу и воде, многим показался бы невероятным
и смешным, а для меня стал настолько естественным, что я и сам, случалось,
не мог сдержать снисходительной усмешки, слыша от людей чрезмерно-трепетные
разглагольствования о еде. Накануне этого как бы разрыва с грубой
действительностью я был, самое недолгое время, женат и изображал из себя
борца, иными словами, надежного мужчину, с которым женщине живется как за
каменной стеной. Моя жена была милой и доброй женщиной, она довольно быстро
раскусила меня, и все мои заявления, что я вот-вот достигну невиданных
высот и ее перестанет одолевать забота о завтрашнем дне, этот бич всех
простых людей, не внушали ей доверия. Она смирилась и думала, что ей так и
придется нести меня, как крест, до самой смерти, что я послан ей в
испытание или в наказание за какие-то грехи и нечего даже и думать, чтобы
отделаться от меня. Конечно, у нее бывали безобразные срывы, когда она
кричала, что ее жизнь загублена и что это я, ленивый и никчемный, загубил
ее жизнь, я объедаю ее, все, что она зарабатывает, уходит на меня и она
даже лишена возможности прикопить на черный день, а не будь меня на ее шее,
она жила бы совсем не плохо, даже в каком-то роде и припеваючи.
Окончательно уяснив, что мне никогда не стать тем, кем она хочет меня
видеть, я ушел от нее. Не скажу, чтобы я при этом не мучился, не опасался
одиночества и какой-то потери человеческого качества, способной низвести
меня на уровень отщепенца, изгоя, скажу еще определеннее - грязного и
вонючего бродяги. Но мое деяние было тем более разумно и тем лучше для