"Михаил Литов. Середина июля " - читать интересную книгу автора

земного и небесного жизнеустройства, а как поддался сходу обаянию
Ветрогонска, то уж заявил обо всем этом даже чересчур громко, уже видя в
своей миссии не столько подлинную и искреннюю историю развития его словно
бы обожествляющегося духа, сколько залог ответной горячей и бережно ютящей
его в Ветрогонске любви местных простецов. Он, пожалуй, и сам не заметил,
как идеальное, боговдохновенное переплелось у него из-за страстей по
ветрогонскому уюту с практическим и в некотором роде даже корыстолюбивым, а
поэтому и нам не стоит об этом слишком распространяться. Когда он появился
в Ветрогонске, было ему лет сорок с небольшим, но выглядел он старше своих
лет, фактически старичком, он имел низенький росток и неказистую
физиономию, бледную и унылую, как если бы долгое время использовался на
каких-то подземных работах. Однако этот человек уже давно мертв, и дышит
насущностью его наследство, а не его внешний вид. Он зарыкал было,
провозглашая свой статус, и один критик заметил ему: вам бы взять свое
медоточивой и обнадеживающей сказочностью, а вы тявкаете как иной комнатный
Аттила. Ипполит Федорович с приспособленческой мудростью остепенился,
насколько это было возможно в его положении кудесника. Со все подвергающей
осмеянию точки зрения нашей эпохи, да и по тому времени, тоже
просвещенному, он был просто сумасшедшим, который даже не пил вина, а когда
впервые в жизни неожиданно для себя хлебнул лишнего - об этом впереди -
тотчас принял великую муку.
В Ветрогонске новоявленный Корейша первым делом поведал одной
старушке, его дальней родственнице, что в вещем сне видел ее путешествующей
на межпланетном корабле "Венера": она направлялась к обитаемым галактикам и
держала в руках вымпел, бесхитростная символика которого оповещала граждан
вселенной, что этот старушечий полет есть не что иное как проторение путей
самому Ипполиту Федоровичу. Старуха от напора символов и пророчеств опешила
и с перепугу приютила приблудного родича, и чем более темными становились
речи этого странника, тем больше веры ему давали день ото дня
прибавлявшиеся приверженцы. Особенно его акции подскочили после того, как
он, внезапно пренебрегши путаницей, ясно и коротко предсказал скорую
кончину замельтешившему было в этом узком сумеречном кружке старичку, а тот
через несколько дней очутился под колесами трамвая. Чудо из чудес, если
принять во внимание факт, сколь редко возникает в перспективах ветрогонских
улиц, а возникнув, сколь неспешно продвигается дребезжащий металлический
ящик с немногочисленными пассажирами внутри! Все намеки и бредни быстро
ставшего кумиром всего мистического в Ветрогонске Ипполита Федоровича
вертелись вокруг вопросов жизни и смерти, однако не производили тягостного
впечатления, во всяком случае его доброжелательная и словно бы даже сытая
улыбка подтверждала прописываемую им традицию не считать смерть трагедией и
мрачным финалом человеческого существования, а видеть в ней прекрасную,
праздничную ступень к воскресению и жизни вечной. Ветрогонск учил тому же,
но тупо и без привлечения вечности.
Поклонники опекали Ипполита Федоровича, он порой перемещался от дома к
дому и жил за ширмочками, в углах, возле печек, он тепленькой овечкой
взглядывал на дряблые старые лица, вслушивался в шелест голосков скорби,
одиночества и страха перед близкими и неотвратимыми безднами. Его прятали
от насмешников, от улюлюкающей и безобразничающей своры зевак, а извлечь
его, принципиально не пользующегося преимуществами своего положения, из
тени, где бегали тараканы и гнушались жить даже облезлые коты, не было