"Михаил Литов. Угличское дело " - читать интересную книгу автора

засел за сочинение собственного трактата о целях и последствиях угличского
убийства, другой вопрос, о вероятном спасении царевича, получил для него
существенное значение. Нужно ли его решать, Павел толком не знал. Москва
уже совершила преступление. Ее виновность доказана. И больше нет
необходимости ломать голову над вопросом, где, когда, при каких
обстоятельствах и почему Углич потерял свой шанс на первенство. Павел вовсе
не желал сгущать краски. Однако ему представлялось, что из его труда выйдет
нечто гораздо более правдивое, убедительное, серьезное, чем можно ожидать
от подобных трудов, если он в давнем споре ученых склонится к той точке
зрения, что царевича от гибели все-таки уберегли. Большие перспективы
открылись перед Павлом, и то, на что некоторые исследователи лишь осторожно
намекали, стало для него непреложной правдой. Спасенный царевич возродился
затем на троне так называемым Лжедмитрием, и тогда Москва, упорная в своем
стремлении главенствовать и насильничать над Угличем, совершила новое
преступление, убив этого вполне законного царя.
Зачем все это нужно было знать повстречавшемуся Павлу в кремле
незнакомцу? Он проявил заинтересованность и все внимательно выслушал. По
тем быстрым и неожиданным вопросам, которыми он иногда прерывал
рассказчика, следовало заключить, что давняя история убийства царевича ему
вполне известна и что, может быть, Павел, как ни напрягается, ничего нового
ему не открывает. Но для Павла существенным было не повторение неких азов и
параграфов его зреющего в тиши комнатки на втором этаже деревянного дома
труда, а стремление с помощью внезапно подвернувшейся возможности
исповедаться разрешить одно странное недоумение, с которым он столкнулся в
своей работе. Это была действительно странная штука. Прогуливаясь, по
улицам ли, по кремлю, по волжским ли берегам, и обдумывая свое сочинение,
Павел спокойно и мудро раскладывал мнения прежних ученых в нужном ему
порядке и получал достойные его исторических прозрений, убедительные,
несокрушимые выводы. Но куда девались спокойствие и мудрость и куда
пропадала убедительность, когда он, выпив кофе, садился за стол и
принимался водить пером по бумаге? Почему все вдруг преображалось? Почему
он мгновенно впадал в некое буйство, в некое подозрительное неистовство и
вместо уже, казалось бы, хорошо рассчитанных, продуманных фраз у него
выходили какие-то обрывки, судорожные клочки, не только снижавшие уровень
убедительности его труда, но и вовсе сводившие эту убедительность к нулю?
- Карамзин, Соловьев... или, например, Иловайский... все неправда...
все не то, неправду говорили! Не был убит Димитрий! Граф Шереметев ближе
подошел к истине... Граф утверждал, что царевич избежал тогда в Угличе
гибели!.. - еще докрикивал Павел, когда незнакомец, приняв вид особой
задумчивости, нахмурившись, глядя на Павла, но как бы сквозь него и видя,
может быть, церковь "на крови", сказал:
- А вы еще обратите внимание вот на какое обстоятельство. Царевич
спасся, допустим, но кого-то же похоронили, кто-то же лег в гроб, лег в
землю, в могилу. Следовательно, кого-то убили и закопали вместо него. Кого
же?
С предчувствием тоски, слегка оторопев и смешавшись, Павел
пробормотал:
- Как я могу знать... Какого-то мальчика его лет...
- Я вам скажу, что тут важно и чем тут можно корыстоваться, - заметил
незнакомец с улыбкой неожиданно выдавшего свою ужасающую проницательность