"Михаил Литов. Угличское дело " - читать интересную книгу автора

одержимых земными страстями и помыслами? Да они и не существуют, эти люди.
Вся их жизнь сосредоточена в их собственной внутренности, ограниченная их
мелкими и ничтожными, не просветленными знанием представлениями и
понятиями. Они живут в реальности, которая вся внизу и не ведает о высоком,
о небе, они вполне обходятся без прелести литературы, философии,
богословия, обходятся так, словно этих предметов и вовсе не существует, и
раз это именно так обстоит, то что же ему, Павлу, не обходиться без этих
людей и не принимать их реальность за нечто вполне несуществующее? И
действительно, не так ли, не обстоит ли дело и впрямь таким образом, что их
реальность - это одно, а его - совсем другое и между ними нет не только
ничего общего, но нет даже и разделяющей их границы, поскольку они попросту
проникают одна другую, нисколько не ощущая этого, без всякого трения, без
сознания чужого присутствия? Да разве нет и в самих земных условиях этакого
воздушного мира, в котором именно на ощущаемый им манер и складываются
обстоятельства? Павел усмехнулся. Он не способен не видеть идущего ему
навстречу человека, не способен не ощутить толчка от него, если тот
последует, но разве в высшем смысле, в воздушной картине, в идеальном мире
имеют место приближение этого человека и возможность получить от него
толчок? Могут ли они иметь место, если он, Павел, живет совсем для другого
и вся направленность его мысли, эманаций его души и сердца совсем не та,
чтобы воспринимать видимое буквально, исключительно в его тесных и
материально прочерченных пределах?
С печалью усталости, ветхо посидел Павел у источника Саввы
Сторожевского. Он уже немолод и дальние прогулки утомляют его, а к тому же
невеселым показывалось ему сейчас разумение, что нет в его сознании
определенности, законченной ясности понимания сути вещей и явлений. Все же
что-то суетное творилось в Лавре и вокруг нее. Между тем перед ним тихо и
скромно возвышалась славная деревянная часовенка, а за спиной неслышно
струился ручей, на берегу которого в задумчивости бродили и сидели люди,
напитывавшиеся магией места. Мимо пробежали, дрожа после купания и
беззвучно смеясь от возбуждения пережитого страшного восторга, две
полуголые мокрые девчонки. Все это было чудесно, чудесным образом достигало
души Павла, и хорошо ему было смотреть на старинную упроченность часовни и
бойкое шевеление девочек, о ловком молодом общении, сообщничестве с
которыми ему теперь слегка мечталось. Он видел и совсем маленькую девочку,
малютку, едва державшуюся на ногах, она, бессмысленно улыбаясь, ковыляла от
матери к бабушке, и Павел думал о времени, когда эта девочка вырастет и он
сможет говорить ей умные слова, излагать свои воззрения, делиться опытом, а
там и услышать что-то дельное в ответ. Была во всей этой картине
несказанная чистота, согретая святостью того образа Саввы, который вставал
над ней огромным видением, но и закрадывался в нее из Бог весть каких бездн
разлагающий, обнимающий ядовитыми испарениями бред. Павлу казалось, что
картина эта складывается намеренно и что ее нарочитость вызвана не только
мазками извне, но и его собственной внутренней готовностью быть обманутым,
а когда он уйдет, здесь все будет иначе, лучше ли, хуже, кто знает, но в
любом случае так, что он об этом не узнает никогда, не догадываясь даже и о
вероятии подобного.
Он, важно хмурясь, пошел по двору Лавры, взглядывая на кельи,
царские чертоги, вместившие академию, Успенский собор, колокольню,
Смоленскую церковь в отдалении, приближаясь к кладезю и обелиску и