"Василий Лобов. Дом, который сумасшедший (роман)" - читать интересную книгу автора

это загадочное так называемое слово.
- Бывший написал, что кроме белого и черного есть какие-то другие
цвета.
- Это как же?
Я пожал плечами и скинул с себя, братца Пилата III, фрак.
Действительно, как можно писать о том, чего никогда не видел?


ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Лампы в кабине лифта пылали вовсю, но все равно я невольно зажмурил
глаза, когда двери Шлюза открылись и братцы из спецотдела Ордена Великой
Ревизии вытолкнули меня во враждебную мне ядовитую окружающую среду.
Примерно минуту я был ослеплен, ослеплен даже слепее, чем в
персональном кабинете братца министра, где я был. Потом лившийся с потолка
окружающей среды свет несколько потускнел, и я увидел глазами, что он начал
превращаться в иллюзии различных ярких фигур, объемов и сплетений,
выкрашенных в различные не бело-черные краски. Похожий на купол цирка
гладиаторов, но только гигантский и более высокий, чем даже в Великой Мечте
потолок оказался совсем не таким, каким я видел его ночью, он был почти
черным и будто бы прозрачным, похожим на глаза братца Принцессы возле глазка
в Железном Бастионе с нашей стороны, на нем не было лампочек а были
нарисованы тут и там черные пятна, которые напомнили мне клочья мыльной пены
в моей персональной ванне. Я подумал, что эти клочья следовало бы
разукрасить белыми полосами, чтобы они стали полосатыми, и тогда бы было
очень красиво, а то было не очень красиво без белых полос... Купол надо
мной, вспомнил мой ум, называется "небо"... Я перевел взгляд глаз на иллюзии
деревьев, которые торчали из пола окружающей среды, они были вообще ни на
что не похожи и начинали торчать в нескольких десятках метров от Железного
Бастиона с вражеской стороны.
- Листья деревьев зеленые, - прошептал я вчерашний шепот братца
Принцессы.
У меня закружилась корона.
Может быть, корона у меня закружилась потому, что я был в насыщенной
ядом атмосфере, а может быть, потому, что я вспомнил о братце Принцессе, от
воспоминаний о которой у меня теперь уже всегда кружилась корона. Но, может
быть, моя корона кружилась и потому и поэтому.
Скоро неопрятные линии и объемы иллюзий перестали меня раздражать. Я
повернулся налево... и что-то жутко яркое обожгло мне два глаза. Из правого
оппозиционного и даже из левого неоппозиционного глаза брызнули слезы,
забрызгав пуленепробиваемое стекло скафандра, и я подумал, что я уже сильно
тоскую по Нашему замечательному Дому, по родному департаменту и его
знаменам, по братцам таможенникам, по портрету Самого Братца Президента...
Потом я подумал, но не умом уже, а будто бы чем-то совсем другим, будто бы
со стороны, что эта окружающая среда, вероятно, таит в себе еще много разных
страшных опасностей, но эту мою постороннюю думу вдруг прервала мысль,
которую я вдруг вспомнил, которую было начал уже думать, а потом почему-то
бросил, да так и забыл, а вот вспомнил. А мысль эта была вот какая: "Да ведь
это же дневной фонарь! Солнце, которое ночью луна, которую я уже видел!
Солнце должно быть теплым и ласковым, как рука братца Принцессы!" И вот эта