"Андрей Анатольевич Ломачинский. Автономный Аппендицит " - читать интересную книгу автора

Замполит заорал "Есть операция!!!" и подставил банку с формалином.
Отросток плюхнулся в банку, а культя и слепая кишка опять ушли в рану.
"Блядство. Боцман достань опять, так что б обрубок мне был виден! Ушить
надо!" Пытка повторилась снова и закончилась тем же - странно и совсем не по
хирургически выкрутив руки боцман снова вытянул слепую кишку. Он сильно и
больно давил на брюхо. Картина такой ассистенции совершенно не походила на
то, что делали в клиниках. Слабеющей рукой Пахомов взял иглодержатель с
кетгутом. "Только бы не проколоть кишку насквозь!" Он еще раз прижег культю
отростка йодом и попытался подцепить иголкой наружный слой цекума. Выходило
плохо. Иглодержатель перешел в руки кока. У того тоже выходило не лучше -
кое где нить прорвала ткани, но местами держала. Попытались затянуть кисет.
Получилось довольно некрасиво, но культя отростка утопилась. "Ладно, не на
экзамене, сойдет и такая паутина. Вяжем." Узел Пахомов завязал сам. Показал
как надо шить брюшину простейшим обвивным швом. На это дело пошел боцман,
твердя свою мантру "а якось воно будэ, а шо - як матрас штопать!" Потом
лавсаном ушили апоневроз. Узлы были несколько кривые, но фасция на удивление
сошлась весьма ровно. Просто брюшная стенка была настолько перекачана
новокаином, что ее Пахомов уже шил сам, практически не ощущая никакой боли.
Сам он и закончил операцию, наложив швы на кожу. Швы, правда, тоже были
далеко не мастерские - кое где выгладывали "рыбьи рты" от неправильно
сошедшихся краев под узлом. Да плевать - лишь бы не разошлось, а уж
уродливые рубцы на брюхе как-нибудь переживем.
Наконец наложена повязка. "Замполит, сколько там мочи с меня накапало?"
"А кто его знает - банка полная и лужа на полу... Да мы помоем!"
"А времени сколько прошло?"
"Кто его знает. Долго возились, а время мы что-то и не засекали..."
"Да-аа, бригада у меня подобралась. Ладно - вытащите мне катетер, пора
перебраться из операционной в каюту-изолятор."
Напоследок Пахомов засадил десять миллиграмм морфина прямо в
капельницу, со словами, что работа работой, но надо и отдохнуть. Затем
быстро докапал остатки и приказал сменить банку на обычный физраствор. В
физраствор опять дали антибиотик и пустили очень редкими каплями, а глаза
доктора заблестели, и по телу разлилась приятная истома. Боль и сомнения
отступили на второй план. Хотелось покоя и уюта. Подали носилки и множество
сильных рук бережно сняло расслабленное тело со стола и потащило в изолятор.
Пахомов пошутил, что сегодня он порядок нарушает и протокол операции писать
не будет. Похоже никто его шутку не понял. Через десять минут доктор спал
странным сном с сюрреалистически яркими сновидениями.
На утро (если такое деление времени применимо к подводным лодкам в
автономном походе) температура была 38. Рядом на стуле дремал офицер-акустик
свободной смены. Стало понятно, что в сиделки к доктору-герою рвутся многие.
Пахомов негромко позвал спящего: "Василь, ты мне утку не подашь? Боюсь, что
швы хреновые, разойдутся. На постельке хочу дней пять полежать." Акустик
подскочил как ужаленный и стал подкладывать утку. Оправившись, доктор
попросил новую банку физраствора и еще раз засадил туда антибиотик. Тут в
дверь постучали - это был капраз, командир ракетоносца собственной персоной.
"Ну, здравствуй, док. А ты, старлей - мужик. Придем домой, проси, что
хочешь - на любую учебу отправлю. Сам по штабам хлопотать буду. Эх жалко
такого хлопца терять - но уж если ты себя смог прооперировать, то уж
других... Ты - хирург!"