"Никита Ломанович. Откройте ваши уши" - читать интересную книгу автора

- Чушь, - авторитетно произнес Бинский, - с Бетховеном сравнивать!
- Молчали б лучше, Петр Иванович! - зашептал Динский. - А то еще к
кайзеру улетим!
Звонари пошли по местам: один - к Большому колоколу, второй - к
задранной под углом к полу плахе-педали, от которой поднимались веревки к
четырем висевшим рядом широким колоколам. Последние двое петлялись по
рукам и ногам, растягивая себя между языками оставшихся колоколов.
Старики стали работать, послышался металлический скрип, и вот
раздалось, выплыло наконец первое басовое "бомм!" И опять громче, мощнее -
"бомм!" Паузу оборвали средние колокола, в их голоса вплетались другие,
украшая низкие "ом-м!" чуть не хрустальным "и-линь". Воздух дрожал все
выше и выше от гула и звона. И опять прозвучал Большой. Его голос то
теплел, то холодел, помогая младшим братьям как надо ударить в голубой
купол над головами, чтобы разбудить, раскачать в каждом человеке его
собственную музыку. И падали на людские головы и сердца волны гула,
украшенные барашками перезвонов. И воздух тучей густел от басов и лился
дождями малиновых трелей. Когда всем стало легко, колокола замолчали
особенною долгою тишиной.
Люди, улыбаясь, хлопали, даже Бинский протянул: "Да-а!" Звонари
вылезали из петель-паутин, показывались в просветах окон и кланялись,
вытирая от лба к затылку вспотевшие лысины.
Наши герои еще не кончили аплодировать, когда все снова исчезло. В уши
полез знакомый шепот:
- Дикарь... Дикарь... палкой по бревну.
Они очутились на высоком берегу не очень теплого блестевшего до самого
горизонта океана. Вокруг стояли бородатые, одетые в меха люди. Они усадили
Петр-Иванычей на мохнатую шкуру, трогали их руками и на новом понятном
языке говорили:
- Какой праздник сегодня! Какой праздник! И большая вода внизу рада:
бухает ласково. И скалы черные рядом, смотрите, ой и красивые, и трава
сияет, и лучшие музыканты приехали.
Чуть выше, на холме, спиной к высокому небу стояли четыре человека в
меховых до колен, расшитых красным, рубахах. Бороды-лопаты, черные до глаз
волосы, восемь голых рук, по палке в каждой; перед ними, как барьер у
груди, блестит ошкуренное бревно на огромных козлах... Все!
А-а-х-х! - выдохнул снизу и толкнул землю прибой. И бревно ухнуло в
ответ. Шуршала, убегая, волна, шипела пена, трещала галька, - бревно
подхватывало все такты и звуки. Оно дрожало, качаясь вместе с рябью
океана, щелкало в ответ гомонившим на скалах птицам, шепталось с высокой,
шатавшейся под бризом травой.
Даже Петр-Иванычи сумели заметить это. Они глубоко вздохнули,
улыбнулись, и почудилось им, что не страшны теперь чужие мнения и приказы,
и нет больше ни ссор, ни яростной беготни, ни лжи, ни работы локтями. Мир,
казалось, стряхнул с себя копившуюся годами пыль и стал ярким и полным,
как в детстве. И они - Петр-Иванычи - тоже часть яркого мира, словно
воздух и берега, и, значит, появились на свет не зря, а со смыслом, и
обойтись без них невозможно, как невозможно обойтись без воздуха и
берегов. Бинский и Динский захотели взлететь, вскочили и... увидели
красные огни уходящего автобуса. У ног, в белом круге света, лежали их
шапки и дубленки. Падал снег. Они молча быстро оделись, взглянули на часы.