"Джек Лондон. В далеком краю (рассказ)" - читать интересную книгу автора

общего, ни одной точки соприкосновения. Уэзерби всю жизнь прослужил в
конторе и, помимо конторской работы, ничего не знал и не умел делать.
Катферт был магистром искусств, на досуге писал маслом и даже пробовал
свои силы в литературе. Один принадлежал к низшим слоям общества, но
считал себя джентльменом, а другой был джентльменом и сознавал себя
таковым. Отсюда следует вывод, что можно быть джентльменом и не обладая
элементарным чувством товарищества. Один был грубо-чувственной натурой,
другой - эстетом; и бесконечные рассказы клерка о его любовных
похождениях, являвшиеся по преимуществу плодом фантазии, действовали на
утонченного магистра искусств, как зловоние из сточной канавы. Он считал
клерка грязным животным, которому место в хлеву со свиньями, и прямо
говорил ему об этом. В ответ Катферту сообщалось, что он <размазня> и
<хам>. Что в данном случае означало слово <хам>, Уэзерби не смог бы
объяснить ни за что на свете, но оно достигало цели, а это в конце концов
казалось самым главным.
Отчаянно фальшивя, Уэзерби часами распевал песенки вроде <Бандит из
Бостона> или <Юнга-красавчик>, так что в конце концов Катферт, который
буквально плакал от ярости, не выдерживал больше и выбегал за дверь.
Положение становилось безвыходным. Оставаться на морозе долго было
невозможно, а в маленькой хижине размером десять на двенадцать, вмещавшей
две койки и стол, им вдвоем было чересчур тесно. Для каждого из них само
присутствие другого было уже личным оскорблением, и время от времени они
впадали в угрюмое молчание, которое становилось все более длительным и
глубоким, по мере того как шли дни. Во время этих периодов молчания они
старались совершенно не замечать друг друга, но иногда не выдерживали и
позволяли себе искоса брошенный взгляд или презрительную гримасу. И каждый
в глубине души искренне удивлялся тому, как господь бог создал другого.
От безделья они не знали, куда девать время, и потому обленились еще
больше. Ими овладело какое-то сонное оцепенение, которое они не в силах
были с себя стряхнуть; необходимость выполнить самую незначительную работу
приводила их в ярость. Однажды утром Уэзерби, зная, что сегодня его
очередь готовить завтрак, выбрался из-под одеяла и под храп своего
товарища зажег светильник, а затем развел огонь в печке. Вода в котелках
замерзла, и нечем было умыться. Но это его не смутило. Ожидая, пока лед в
котелках растает, он нарезал ломтями бекон и нехотя принялся замешивать
тесто для лепешек. Катферт исподтишка наблюдал за ним краем глаза. Дело
кончилось бранью и крупной ссорой: было решено, что отныне каждый готовит
завтрак сам для себя. Через неделю утренним омовением пренебрег и Катферт,
что не помешало ему с большим аппетитом съесть завтрак, который он сам
себе приготовил. Уэзерби только усмехнулся. После этого глупая привычка
умываться по утрам была отменена навсегда.
Так как запас сахара и других вкусных вещей быстро истощался, каждый
из них стал терзаться опасением, как бы другой не съел больше, и, для того
чтобы не быть ограбленным, сам старался поглотить сколько можно. В этом
соревновании пострадали не только запасы лакомств, но и те, кто их
истреблял. Из-за отсутствия свежих овощей, а также неподвижного образа
жизни у них началось худосочие и по телу пошла отвратительная багровая
сыпь. Но они упорно не хотели замечать опасности. Затем появились отеки,
суставы стали пухнуть, кожа почернела, а рот и десны приобрели цвет густых
сливок. Однако общая беда не сблизила их, напротив, каждый с тайным