"Джек Лондон. Люди бездны (Очерк)" - читать интересную книгу автора

шиллингов. - Небось, успели уже исходить всю Петтикот-лейн вдоль и
поперек. Да за эти брюки всякий заплатит пять шиллингов! А за такие
башмаки любой докер отвалил бы два шиллинга шесть пенсов. Я уж не говорю
про пиджак, про эту новенькую кочегарскую фуфайку и все прочее!
- Сколько вы мне за них дадите? - вдруг спросил я. - Я уплатил вам
десять шиллингов и готов вернуть все это за восемь. По рукам?
Но он только ухмыльнулся и замотал головой, и я с досадой понял, что
если для меня эта сделка казалась выгодной, то для него она была еще
выгоднее.
Возле экипажа мой извозчик секретничал с полисменом. Впрочем,
блюститель порядка ограничился тем, что окинул меня испытующим взглядом -
особенно узелок, который я держал под мышкой, - и пошел прочь, оставив
извозчика кипеть гневом в одиночку. А тот не тронулся с места, пока я не
вручил ему семь шиллингов шесть пенсов. После этого он готов был отвезти
меня хоть на край света и смиренно просил прощения за свою настойчивость,
оправдываясь тем, что мало ли каких подозрительных седоков приходится иной
раз возить по Лондону.
Но я доехал только до Хайбери-Вейл в северной части Лондона, где я
оставил свой багаж. Здесь на следующий день я снял с себя ботинки (не без
сожаления - ведь они были так легки и удобны!), свой мягкий серый дорожный
костюм и все, что было на мне, и начал облачаться в чужие обноски,
принадлежавшие неизвестным мне людям, которым, видимо, здорово не повезло,
если им пришлось продать свое тряпье старьевщику за какие-то жалкие гроши.
В пройму кочегарской фуфайки я зашил соверен (более чем скромный
запас на всякий случай) и натянул на себя фуфайку. Затем я сел и прочел
сам себе мораль на тему о том, что годы удачи и сытая жизнь изнежили мою
кожу и сделали ее непомерно чувствительной. Надо сказать, что самый
суровый отшельник не так страдал от своей власяницы, как я страдал еще
целые сутки от этой жесткой, колючей фуфайки.
Обрядиться в остальное тряпье не составило особого труда, хотя с
башмаками я изрядно намучился. Твердые, негнущиеся, они были словно
выдолблены из дерева; я долго колотил кулаками по верхам, и лишь после
этого мне удалось протолкнуть в них свои ступни. Рассовав по карманам
мелкие монеты, нож, носовой платок, коричневую курительную бумагу и
немного табаку, я прогромыхал вниз по лестнице и распростился со своими
друзьями, исполненными самых мрачных предчувствий на мой счет. Когда я уже
выходил из дому, прислуга - благообразная женщина средних лет - не смогла
подавить улыбку, и рот ее раскрывался все шире и шире до тех пор, пока из
горла не вырвались странные лающие звуки, порожденные, должно быть,
невольным сочувствием ко мне и почему-то именуемые "смехом".
Едва покинув дом, я сразу ощутил, как отражается на положении
человека его одежда. Простые люди утратили в обращении со мной прежнее
подобострастие. Хлоп! - и в мгновение ока я, так сказать, стал таким, как
они. Потертый, продранный на локтях пиджак был явным свидетельством моей
принадлежности к их классу, и это ставило меня на одну доску с ними, - вот
почему угодливость и чрезмерно почтительное внимание к моей особе
сменились товарищеским обращением. Человек в плисовом костюме, с грязным
шарфом на шее не называл меня больше ни "сэр", ни "хозяин". Теперь он
обращался ко мне со словом "товарищ" - прекрасным, сердечным, теплым и
приветливым словом, совсем непохожим на те два. Слово "хозяин" связано с