"Федерико Гарсиа Лорка. Лекции и выступления" - читать интересную книгу автора

искренне и просто легче, чем ученому, но все же, идя сюда, я должен был
преодолеть неуверенность.
Первое, что бросается в глаза, это умонепостигаемая архитектура и
бешеный ритм. Геометрия и тоска. Сначала кажется, что ритм этот радостен, но
стоит уловить ход социального механизма и ощутить гнетущую власть машины над
человеком, как услышишь в этом ритме тоску - зияющую, мучительно
затягивающую - и поймешь, что она способна толкнуть на преступление.
Граненые скалы тянутся в небо, но не вслед облакам и не в тоске по раю.
Готические шпаги взошли из мертвых, засеявших землю сердец, у них нет
корней, их красота холодна и бесчеловечна. С тупым упорством они врастают в
небо, не зная ни стремления ввысь, ни жажды торжества - того, что и
составляет суть духовной архитектуры, которая всегда выше замысла зодчего.
Трагично и в высшей степени поэтично это единоборство небоскребов и неба.
Дожди, снега и туманы обволакивают и укрывают гигантские башни; они же слепы
и глухи, чужды игре и тайне, и неизбежно три тысячи клинков пронзают нежного
лебедя туманов, а бритва крыши срезает косы дождя.
Ощущение, что у этого города нет корней, настигает сразу же, и тогда
понимаешь, отчего сновидец Эдгар По ударился в мистику и променял этот мир
на спасительный хмельной угар.
В одиноких странствиях я припоминал свое детство.

(Читает "Интермедию".)

Этими стихами я заслонялся от вспышек громадных огненных реклам
Таймс-Сквера, от их изматывающего ритма; я бежал от полчища окон - пустых,
незрячих: ни у кого здесь нет времени увидеть облако или перекликнуться с
ласковым бризом, морским гонцом - напрасно и безответно изо дня в день
посылает его море.

(Читает "Возвращение с прогулки".)

Но пора войти в город! Надо осилить его, нельзя вверяться душевным
порывам, пока не соприкоснешься с людьми улиц, пока не перетасуешь колоду
городских теней. И я ринулся на улицу и увидел негров. В Нью-Йорке
скрестились дороги всех рас, населяющих землю. Однако китайцы, армяне,
русские, немцы так и остались иностранцами. Да и остальные. Иное дело негры.
Неоспоримо, что их воздействие на Северную Америку огромно; хотите вы того
или нет, но самое духовное и задушевное здесь - негры. Потому что надеются,
потому что поют и еще потому, что только они сохранили ту редкую чистоту
веры, которая одна может спасти ото всех сегодняшних гибельных дел.
Бронкс и Бруклин, где живут белые, оглушают - ты ничего не слышишь и
вместе со всеми готов любить стену за то, что она непроницаема для взгляда.
Часы в каждом доме да некий бог, которого и не разглядишь, разве что краешек
пятки. А в негритянском квартале улыбаются друг другу, и земля, вздрагивая,
красит ржавчиной металл колонок, и увечный мальчик угощает яблочным пирогом.
Как часто с самого утра я убегал туда из университета, и этот невозможный
мистер Лорка, как звали меня преподаватели, становился сумасбродом,
"зевакой" (словечко негров-официантов) и смотрел, как пляшут, и понимал, чем
живут, - ведь именно в танце здесь выражают все, чем дышат, всю свою боль. И
я написал стихи.