"Алексей Лосев. Театрал (Повесть)" - читать интересную книгу автора

обстановке. Помнишь, как часто мы посещали с тобой актеров или писали им
восторженные письма, стараясь вместе с ними жить стихией вольного искусства?
Да, движимый чем-то вроде этого (но уже далеко не этим - было ясно), я
постучался в номер гостиницы, где остановился П. На стук никто не ответил. Я
тихонько надавил на дверь, и она бесшумно открылась передо мной. Боже мой,
что это такое? Вся комната была наполнена какими-то извивающимися гадами,
кишела какой-то копошащейся дрянью, какими-то неуловимо-гибкими спрутами,
один вид которых внушал ужас и омерзение.
Думая, что все это какой-то сон, я сделал шаг вперед и протер глаза,
как будто бы стараясь проснуться от неприятного сна. Но то, что случилось
дальше, было еще хуже. Я почувствовал, что мои руки и ноги начинают
удлиняться и утончаться, делаясь гибкими и извивающимися, что голова моя
превращается в какую-то круглую морду, а туловище становится огромным,
толстым, овальным, так что весь я стал превращаться в холодного и гадкого
спрута, несущего свое мягкое, холодное и осклизлое тело на бесконечном
количестве извивающихся ног. Все мое тело покрылось огромными черными
глазами, и я сразу стал видеть все со всех сторон. Мои уши наполнились
душераздирающими голосами, в которых нельзя разобрать, бьют ли здесь
кого-нибудь и раздается дикий вопль истязаемого, музыка ли это - какой-то
чудовищной, потрясающей симфонии, похожей больше на смерч и ураган, чем на
симфонию, - гром ли проваливающегося хребта горной цепи, где погиб,
казалось, не горный хребет и не материк, а весь мир целиком.
Но где же П., где это чудо искусства и театра? Боже мой, неужели это
он? В кресле перед маленьким столиком сидел уродливый, скрюченный старик с
бородой даже уже не белой, а желтой, жевавший какую-то жвачку удивительно
долго, непрестанно двигая своими бессильными челюстями, методически и
медленно, разжевывая какую-то снедь, как корова или вообще жвачное животное.
Глаза у него были закрыты, и он весь отдался процессу жевания. Окруженный
этим зверьем, этой ужасной животной пакостью, он невозмутимо продолжал
двигать своими челюстями, и на его лице, превратившемся уже в ряд складок
куска шершавой материи, я не мог прочитать ни одной мысли, ни одной тени
хоть какого-нибудь душевного движения.
С силою рванувшись с места, я в ужасе выбежал из этого номера, из этой
гостиницы, и после уже ни разу не пошел ни в театр, ни тем более к
какому-нибудь актеру.
Что это такое, Ваня? Но - не трудись объяснять. Как-то и без слов
понятно, что это такое, да и не подберешь сюда подходящих слов. Нет таких
слов!
А тем не менее - рушилось последнее счастье и утешение жизни. Театр
выпал у меня из души, и с ним пропало все молодое, все свежее, все наивное и
умное, все высокое, интимное и торжественное! Почтовое ведомство водворилось
во мне, в душе, в уме, в сердце, - и, казалось, во всем мире нет ничего
кроме этого почтового ведомства.
Ну, тут бы и кончиться всей этой легенде о театре. Однако, случилось не
так. Чудная, светлая, прекрасная легенда о театре закончилась так, что вот
только тебе первому за много лет и захотелось мне ее рассказать.
4.
Однажды я видел сон.
Трудно назвать это сном. Сон и есть сон, больше ничего. У меня же это
было каким-то тихим умопомешательством (или я не знаю чем) и - на всю