"Алексей Лосев. Театрал (Повесть)" - читать интересную книгу автора

С***, совершавший турне по ряду городов и заехавший в наш городишко. При
первом анонсе об его прибытии сердце, было, затрепетало у меня прежней юной
радостью, и я быстро купил себе билет, боясь, что впоследствии будет трудно
попасть на концерт. Правда, радость эта была мимолетна. Купивши билет, я тут
же почувствовал у себя на душе будни, и довольно равнодушно ждал дня
концерта. Концерт начинался с "Неоконченной" симфонии Шуберта. Первая тема
симфонии, даваемая на виолончелях, произвела на меня весьма дурное
впечатление. Раньше мне так нравилось это матовое, спокойное величие,
изображаемое здесь властно и задумчиво спускающимся ходом виолончельной
мелодии. Кроме того, я заметил, что дирижер управляет не только своей
палочкой, но и тем хвостом, который у него вдруг почему-то вырос из-под
фрака и который двигался туда и сюда вслед за движением симфонии. Мне это
показалось чем-то обидным, неудобным и даже некрасивым, и я преспокойно
встал с своего места, взобрался на дирижерское место, оттащил от пульта
злополучного дирижера за хвост и уверенно занял его место. Властно
постучавши о пульт палочкой в знак начала симфонии и просчитавши один такт,
я махнул рукой, и - симфония снова началась под моим управлением. Однако,
- что за чертовщина! Эти проклятые виолончели, с которых началась симфония,
завыли как выгнанные и побитые псы, и я в гневе прекратил эту отвратительную
музыку, раздраженно застучавши по пюпитру в знак того, что надо симфонию
опять повторить сначала! Просчитавши один такт вторично, я опять дал знак
палочкой, и симфония началась снова, и опять раздались эти издевательские,
собачьи голоса, которые вызывали во мне и смех, и ужас, и отвращение.
Представь себе, Ваня, я начинал симфонию по крайней мере раз пять, и все то
же дурацкое завывание. В конце концов я бросил это скучное занятие и
вернулся на свое место в партере. Стоявший тут же дирижер тотчас же
приступил к своему дирижированию, и симфония, а затем и весь концерт были
закончены благополучно. Правда, одно мое достижение было несомненно: у
дирижера в течение всего концерта ни разу не появлялось никакого хвоста.
Другой раз - также дело касалось одной знаменитости. В наш город
приезжал известный бас П., который должен был выступать в "Борисе Годунове".
П. прекрасно провел свою партию, и последняя сцена заставила весь театр
затрепетать от ужаса и от восторга. П. была устроена редкая овация и были
сделаны какие-то ценные подношения. Помнишь, милый Ваня, как мы любили с
тобою всякие бенефисы, всякие чествования, юбилеи, чтения адресов и
приветствий, подношения цветов, венков, драгоценностей... Юное счастье
охватывало наши сердца, когда происходило, например, празднование 25-летнего
юбилея Муратова. Эти горячие речи и адреса, эти взволнованные, полные самой
настоящей и непритворной благодарности приветствия, этот сплошной гимн и
славословие великому гению искусства, так счастливо воплотившемуся в
Муратове, - наполняли тогда весь театр полным восторгом, одним пламенем
сочувствия гению, одним благоговением к творческому подвигу актерской жизни.
И как трогателен, как наивен зрительный зал в эти часы юбилейного
празднества! Какая детская радость и счастье написаны у всех на лице, когда
при всеобщей овации и несмолкаемых аплодисментах артисту подносят огромные
букеты цветов или дарят коллективно приобретенные драгоценности.
Такие овации и такой-то прием наша публика устроила П. Я был тоже
несколько взволнован, но о прежнем юном счастье поклонника искусства и его
служителей не было и помину. Все же я был активен настолько, чтобы
разузнать, где остановился П., и попытаться увидеть его в домашней