"А.Ф.Лосев. Поздние века ("История античной эстетики" #7, книга 2) " - читать интересную книгу автора

Сириан проявлял огромный интерес и к поэзии, то есть прежде всего к Гомеру и
к Орфею. А под Орфеем в те времена понимался исторически полулегендарный, а
для тех времен вполне реальный автор обширных философско-поэтических
произведений. Не чужд был Сириан также и тогдашней мистической литературы,
ходившей под именем халдейской. Интересные материалы об этом содержатся у
того же Марина, у которого (гл. XXVI) читаем: "От этого же учителя [Сириана]
воспринял он [Прокл] и начатки орфического и халдейского богословия..."
Платон, во всяком случае, занимал первое и ни с чем не сравнимое место в
философии Сириана. И можно только пожалеть, что до нас не дошли его
комментарии как раз именно к диалогам Платона, - "Алкивиаду I", "Федру",
"Пармениду", "Федону", "Тимею", "Филебу" и "Законам". Об этих комментариях
Сириана говорится меньше потому, что остались разделы его комментария к
"Метафизике" Аристотеля, и потому, что в качестве комментатора Сириан
выступает для нас, по крайней мере с точки зрения оставшихся материалов,
прежде всего комментатором Аристотеля. На самом же деле для нас были бы,
конечно, важнее именно комментарии Сириана к Платону. Поскольку же они не
сохранились, упоминание о них волей-неволей говорит нам мало о чем.
2. Развитие основной неоплатонической триады Если обратиться к
первоисточникам наших сведений о философии Сириана, то можно только пожалеть
об их скудости, особенно бьющей в глаза в сравнении с признаваемой за ними у
неоплатоников огромной значимостью. Заметно одно - это постепенное
приближение к дистинкциям Прокла. Этот последний даже свидетельствует о
базировании Сириана на платоновском "Пармениде" (Procl. In Parm. VI 1061,
20 - 1064, 12) и даже приводит толкование Сирианом первых пяти гипотез
"Парменида" (с этим можно познакомиться по нашей схеме ниже). Дошедшие до
нас материалы не говорят много на эту тему, и в этой области нам доступно
сказать только кое-что. а) В первоедином безусловно проводится разделение,
введенное еще Ямвлихом (выше, с. 134) на абсолютную непознаваемость и
относительную. Поэтому у Сириана имеется, с одной стороны, просто единое,
или благо; а с другой стороны, у него, как, правда, уже у Платона, возникает
и так называемая "идея блага". Эта идея блага проявляется в том, что здесь
мыслятся два разных принципа, заимствованных из старого пифагорейства, -
"монада" и "неопределенная диада". Эти два принципа, во-первых, существуют
сами по себе и потому называются "монада-в-себе" и "диада-в-себе". А
во-вторых, из их объединения и слияния образуется бесконечный ряд
оформлений, то есть "породительная потенция", "эманация", "многосоставность"
и числа, которыми наполняются все миры, - "божественные",
"интеллектуальные", "психические", "физические" и
"чувственно-воспринимаемые" (In Met. 843 а 1; 853 а 2; 896 b 2; 896 b 23).
Взятые сами по себе, числа делятся у Сириана на "счетные" (heniaioi) и
"сущностные" (oysiodeis). Но пояснение этого деления отсутствует (904 а 6).
Насколько можно судить, здесь имеется в виду, с одной стороны,
составленность каждого числа из единиц, а с другой стороны, та их цельность,
которая уже неделима на единицы и которую мы каждый раз так и обозначаем в
неделимом виде, то есть как "двойку", "тройку", "дюжину", "сотню", "тысячу"
и т.д. Правда, здесь возможно и другое понимание: первый разряд чисел
является абстрактной и доноэтической сферой, а второй относится уже к тому
их виду, который образуется из них в уме, где они кроме абстрактной
счетности получают и субстанциальную качественность. б) Если теперь перейти
от единого и порождаемых им чисел к сфере ноуменальной, то есть к той, где