"А.Ф.Лосев. Итоги тысячелетнего развития ("История античной эстетики" #8, книга 2) " - читать интересную книгу автора

художественный образ, который вызывает у нас именно художественную, а не
какую-нибудь иную реакцию, уже перестает быть у Аристотеля только
диалектикой соответствующей категории и превращается в волнующее нас
виртуозное, вполне самодовлеющее становление первообраза в образной
действительности. Тут тоже заметны то движение, та актуально становящаяся и
творчески подвижная общность, которые реально проявляют себя в создании
единичных образов. Настоящее подражание, по Аристотелю, есть именно
текуче-сущностное становление той или иной общности в тех или иных ее
единичных представлениях. Зависимость Аристотеля от Платона в данном случае
оказывается очень ясной. Но не менее ясной является и та теория генеративно
и моделирующе-функционирующего образа, которую мы находим и в отношении
Аристотеля, взятого в целом.
3. Послеклассическое представление
1. Стоики В отношении проблемы подражания стоики заняли небывалую
позицию. Поскольку они впервые в античности заговорили о правах
индивидуального субъекта, мы поставили своей задачей формулировать ту
особенность человеческого мышления, которая резко отличалась бы от
предшествующего объективизма. а) Стоики нашли эту особенность в так
называемом лектон, то есть в смысловой предметности человеческого слова. Эту
смысловую предметность слова уже нельзя было сводить на звуковое слово, и
потому стоическое лектон не мог иметь своим предикатом бытийность и
существование. А с другой стороны, нельзя было говорить и об его полном
несуществовании. Поэтому лектон у стоиков в одно и то же время и существует
и не существует. Он может быть и истиной и ложью, а потому в своем существе
не есть ни истина, ни ложь. Точно так же он у стоиков не есть ни
утверждение, ни отрицание. Поэтому наряду с истиной и ложью или бытием и
небытием и, в частности, полезным и неполезным стоики признавали особого
рода нейтральную область, которую так и называли нейтральной (adiaphora).
Характеристику стоицизма в этом смысле мы давали в своем месте (ИАЭ V 87 -
91, 99 - 121). Отсюда стоики с небывалой смелостью (138 - 145) проповедовали
самодовлеющий характер этой нейтральной области, куда, между прочим, они
относили и красоту. Отсюда явствует, что при таком нейтрализме или, как мы
выражались в своем месте, при такой иррелевантности стоикам уже трудно было
говорить о подражании. Эта нейтральная область потому и трактовалась как
нейтральная, что она ничему не подражала; и если уже обязательно говорить
здесь о подражании, то эта нейтральная область могла подражать только самой
же себе. Вот первая причина того, почему и термин и понятие подражания так
мало популярны в стоицизме и носят скорее бытовой и просторечный, но не
философский и не эстетический характер. б) Далее, будучи античными, а не
новоевропейскими мыслителями, стоики, конечно, не могли остаться только в
пределах своих иррелевантных рассуждений. Лектон тут же признавался у них и
как нечто объективно существующее. Однако, оставаясь иррелевантным, он свою
подлинную объективность находил в том физическом и вполне телесном бытии,
для которого он стал теперь осмысливающей идеей. Другими словами, его
объективная значимость стала теперь пониматься в качестве смысловой
значимости вещей, как аллегория всего существующего. Можно сказать еще и
так. Лектон стал принципом телесного организма, с одной стороны,
существующим во всех органах этого организма, а с другой стороны, ни в каком
случае несводимым на отдельные физические органы. Весь, космос оказался у
стоиков в основе своей огненной пневмой, которую они понимали как нечто