"А.Ф.Лосев. Вещь и имя " - читать интересную книгу автора

мыслимые мною в данном наименовании, несущественны для дома, то зачем мне
было и называть дом - домом? Имя относится не только к смыслу вещи, но и к
существу ее, не только к ее смысловым признакам вообще, но именно к
существенным признакам ее, к таким ее признакам, свойствам и моментам, без
которых данная вещь не может быть данною вещью, не может быть самой собою.
Это можно назвать конститутивным признаком вещи, конститутивным смыслом
вещи. Это - то, без чего вещь не может существовать как данная вещь.
Поскольку в имени вещи мы общаемся как раз с данной вещью, мы можем иметь
общение только с такими ее формами, которые для нее существенны. Иначе это
не будет общением с данной вещью, а с чем-то для нее несущественным и,
след., посторонним к ней.
IV. Имя вещи есть орудие индивидуально-живого, смыслового или
личностного общения с нею.
Смысловое общение с вещью в ее имени может быть только
существенно-смысловым общением. Но тут же кроется и еще один момент, который
также имманентно содержится в самом понятии смысла и только требует более
ясной формулировки. Смысл вещи - невещественен. Смысл вещи - существенен.
Имя вещи есть орудие общения с невещественным и существенным смыслом вещи.
Но может ли это орудие не быть орудием индивидуального общения? Принцип
индивидуальности, собственно говоря, нами уже был получен в самом начале,
когда мы трактовали имя вещи как начало различия ее с прочими вещами. Чтобы
данная вещь была действительно вполне отлична от всех прочих вещей, надо,
чтобы она была чем-то. Это что-то не может уже состоять из таких частей,
которые бы обладали совершенно самостоятельной природой. Они должны быть
настолько подчинены общему, чтобы уже не иметь никакого самостоятельного
имени. Это "что-то", или "нечто", и есть нечто абсолютно неделимое, в
подлинном и собственном смысле, индивидуальное, индивидуальность. Таким
образом, категория эта лежит в самом первичном основании имени. Без
различения нет наименования, но без индивидуализации нет и самого
различения. Но если это так, то зачем же нам теперь отдельно говорить об
индивидуально-смысловой природе имени? Не стоит ли просто ограничиться
введением момента различия и проведения границы?
Смысл вещи мы отграничили от самой вещи. В смысле мы отграничили
существенное от несущественного. Теперь в существенном мы отграничиваем
отвлеченную существенность от индивидуально-жизненной и конкретно-живой.
Дело в том, что вещи бывают разные. Уже обыденный опыт говорит нам
ежеминутно о различии одушевленных "вещей" от "неодушевленных". Конечно, мне
известны многочисленные теории, пытающиеся доказать отсутствие
одушевленности и сводимость ее на физико-химические процессы неживой
природы. Эта устаревшая ныне механистическая метафизика не заслуживает того,
чтобы мы ее здесь критиковали. Вместо критики я укажу только на то, что как
бы ни злились механисты и как бы ни мечтали удушить живую жизнь, все же,
если такой механист не может отличить живого существа (кошку, собаку) от
неживого предмета (стол, стул), то не только я, идеалист и мракобес, но и
всякий разумный человек постарается отправить такого "ученого" в
психиатрическую клинику. Как бы механисты ни расстреливали живую жизнь
(чужую душу нельзя расстрелять, расстрелять можно только себя самого), все
равно, раз навсегда, и для механистов, и для всех здравомыслящих: есть
существенное, совершенно очевидное, общечеловечески принятое и признанное
различие между двумя одинаково реальными сферами бытия - одушевленной и